Daiya no A. Ключ

[text-Paume]

Название: Ключ
Фандом: Daiya no A
Автор: Paume
Размер: мини, ~3500 слов
Пейринг: Реске/Курамочи
Категория: слэш
Жанр: романс
Рейтинг: R

Курамочи ногой подтянул кресло, шумно сел и швырнул на стол ключи. Крошечный бейсбольный мячик на длинной цепочке брелка дробно застучал по столу, Курамочи хмуро смотрел, как он прыгает и никак не угомонится. Хороший мячик.
Кайоши накрыл его стопкой бумаг.
– Два ограбления, – сказал он, – нападение на семейную пару, драка в отеле между американцами. И все за одну ночь, Курамочи-сан.
– И тебе доброе утро, – пробормотал Курамочи, расслабляя на шее галстук.
– Шеф вас спрашивал, – несмело добавил Кайоши и даже втянул голову в плечи, когда Курамочи гневно зыркнул на него.
– Я еще кофе не попил, – пробурчал Курамочи. – Давно спрашивал?
– С полчаса как. Дважды.
Курамочи уныло посмотрел на бумаги со сводками, потом поднялся:
– Сделаешь мне кофе, Кайоши?
– С удовольствием. Побыстрее возвращайтесь, Курамочи-сан.
Если бы Кайоши не был наивен, как девственник, Курамочи подумал бы, что он над ним издевается.
Увольнения он ждал уже давно. Иногда предвкушал, как нарочито медленно будет собирать в коробку свои вещи, яркую чашку, разноцветные маркеры и стикеры, может быть, что-нибудь уронит со стола, например, фигурку кота, которую шеф презентовал ему в знак своего расположения три года назад, или же рассыплет скрепки – они тоже разноцветные, мелкие, и их очень, очень-очень много, все отделение придет на помощь, Кайоши позовет, мелкий добросовестный засранец.
Но шеф его все никак не увольнял. Терпеливо сносил все выходки, опоздания, грубость и излишнюю самостоятельность. Приглашал в кабинет, усаживал в кресло, предлагал чай, да таким тоном, что лучше было не отказываться, и долго и нудно рассказывал о том, что ему снилось.
Иногда Курамочи думал, что шеф держит его специально, как человека, который может молча выносить его параноидальные рассказы.
Сотрудники отдела вовсе не понимали, почему Курамочи до сих пор работает. Столько дисциплинарных взысканий, как у него, не было ни у кого.
– Заходи, Курамочи-кун! – крикнул из-за неплотно прикрытой двери шеф, когда он на мгновение задержался на пороге, поправляя галстук.
В том, что шеф обладает проблесками телепатии, Курамочи за несколько лет уже не сомневался.
– Добрый день, Кашимото-сан, – вежливо поздоровался он и вошел.
– Как поживаешь, Курамочи-кун? – приветливо улыбнулся ему шеф. Морщинки собрались вокруг его глаз, превращая грозного главу отдела общественного порядка в доброго дедушку.
– Спасибо, Кашимото-сан, – пробормотал Курамочи и тоскливо посмотрел на кресло. Ему ужасно не хотелось туда садиться и тратить время на старикашку.
Тот тихо засмеялся, угадывая его мысли и вгоняя в краску стыда.
– Я не задержу тебя сегодня, – пообещал он.
– Да ну, – беззвучно пробормотал себе под нос Курамочи.
– У меня есть для тебя новости. Думаю, ты будешь им рад.
Курамочи не успел даже решить для себя, каким это новостям он будет рад, а сердце уже забилось как сумасшедшее. Потому что не может быть! Неужели!..
Он сделал шаг к столу шефа, жадно разглядывая лежащие на нем аккуратными стопками папки, а заодно пытаясь заглянуть в повернутый к окну монитор.
– Можешь присесть, – предложил шеф, вышел из-за стола и протянул Курамочи распечатанный конверт с узнаваемыми судебными печатями.
Курамочи не стал садиться, он выхватил конверт и непослушными пальцами достал оттуда белоснежный бланк с коротким заключением.
Невиновность доказана. Сняты все обвинения. Восстановлен в правах.
Четыре года безуспешных попыток проникнуть в разбирательство этого дела и тупой работы в полиции на благо обществу. Они закончились.
– Тебя все время беспокоила недостаточность улик, – сказал шеф, – и я решил, что ты обрадуешься… Твоего друга оправдали.
Курамочи кивнул. Шеф деликатно вытянул у него из рук конверт и бланк.
– Можешь передать несколько своих дел Кайоши сегодня. И уйти с работы пораньше.
– Спасибо, – выдавил из себя Курамочи.
– И не нарушай дисциплину, – погрозил пальцем шеф, а потом отвернулся к окну, не дожидаясь, когда он выйдет за дверь.

****

Работать в полиции ему предложили в сезон дождей. Курамочи помнил, как давили на плечи мутные тучи, а он ходил, прячась под зонтом, по собеседованиям, уже почти не надеясь, что однажды его пригласят в профессиональный бейсбол. Да и просто в бейсбол – вымокая под дождем, он готов был стать обычным тренером любительской команды.
– Репутация! – ворчала мать, когда он ранним утром, поправляя перед зеркалом ненавистный галстук, собирался на очередное собеседование. – Испоганил себе ее всю. Ни школа твоя элитная, ни Кошиен не исправят.
Курамочи смотрел в зеркало и думал о том, что хочет пойти и выбелить волосы. Вместо этого он брал зонт и шел из дома, старательно избегая луж на своем пути.
Он приходил домой поздно вечером, вода хлюпала в туфлях, и он еще какое-то время сидел на пороге, выливая ее на крыльцо и выжимая носки и штанины. А потом уже поднимался и заходил в дом, на кухню, где мать ждала его ужинать.
Однажды она радостно встретила его у порога и, глотая от волнения слова, рассказала, что ее троюродный брат («да-да, мы давно не виделись, и вдруг случайно в магазине, представляешь?») предложил устроить его на работу в полицию.
– Куда? – не поверил Курамочи.
Мать всплеснула руками и воскликнула:
– Ты исправишь свою репутацию!
Троюродный брат матери пришел в их дом следующим вечером, Курамочи послушно склонял перед ним голову, внимал каждому слову и думал о том, что столько дутого самомнения не встречал даже у питчеров. Провожая его до калитки, Курамочи понимал, что не хочет никакой полиции, не хочет быть обязанным этому человеку.
– Я подумаю, – сказал он матери, на что она тут же сорвалась в крик, и Курамочи, пересчитав наличность, быстро собрался и уехал в Токио.
У него всегда в заначке были деньги на билет до Токио. Он никогда не знал заранее, в какой из дней его вышвырнет из дома туда, где воспоминаниями таяли его самые счастливые годы жизни. Он приезжал, заходил к Миюки, тот знакомо ухмылялся, и они могли ночь просидеть за видеоиграми, укладываясь под самое утро. А утром Миюки уходил на тренировку, и Курамочи ясно понимал, что его собственный бейсбол закончился в школе.
Обычно Миюки приходилось ждать у дома, но в этот дождливый день, в надвигающихся сумерках ярко светилось окно его комнаты, а сам Миюки широко открыл дверь сразу же, как Курамочи позвонил.
– Ты ужасно промок, – заявил Миюки, а потом крикнул вглубь дома: – Это Курамочи! – отошел от двери, приглашая: – Входи.
Курамочи переступил порог, а ребята уже всей толпой сбегались к нему.
– Осторожно, – предупредил Миюки. – Он явно не дружит с зонтиками.
– Я дружу с капюшонами, – ответил Курамочи, снимая мокрую куртку и отдавая ее в чьи-то руки.
– Да тебя надо вытряхивать из всех капюшонов, – сказал Миюки, – иди в ванную, я сейчас тебе сухое принесу.
Курамочи растерянно оглядывался и послушно шел в ванную, а его провожали, расспрашивали на ходу, хлопали по плечам, радовались. Исашики, Тецу, Маско, Крис, Каваками. Они затолкали его в ванную, захлопнули дверь, Курамочи стянул с себя мокрую майку и только тогда понял, что счастливо улыбается во весь рот.
Уже в комнате он понял, что Реске с ними нет.
– Коминато еще не подошли? – спросил он у Миюки.
Тот кинул быстрый взгляд на часы.
– А ты не знаешь, что ли? – громко удивился Исашики.
Курамочи действительно не знал. Миюки впихнул ему в руки банку с пивом, и Курамочи держал ее, едва касаясь, боясь, что если сожмет хоть чуть-чуть, то раздавит с треском.
– …и ничего не доказали! – гневно орал Исашики.
– …но он не признался, – вклинивался Каваками.
– …сбежал…
– …скорее всего, уехал из страны…
Курамочи никак не мог их понять, хотя очень старался. Он вздрогнул, когда кто-то позвонил в дверь, и Миюки пошел встречать очередных гостей.
– Миюки-семпай! А Крис-семпай приехал? – этот голос ни с чьим спутать было невозможно.
Савамура влетел в комнату вихрем и закричал:
– Крис-семпай!
Курамочи подставил ему подножку, и Савамура грохнулся прямо к ногам Криса. Тот искоса взглянул на Курамочи, обронил:
– Благодарю.
– Всегда пожалуйста, – ответил Курамочи и отхлебнул пива.
Савамура подхватился на ноги и вроде немного присмирел, хотя шума от него было все так же много.
Потом в комнату зашли Фуруя и Миюки. А следом – Харуичи, нерешительно, низко опустив голову. На одно короткое мгновение наступила тишина. А потом все сорвались с места. Курамочи не помнил, как оказался рядом, что говорил, перебивая остальных.
Он помнил Харуичи. Как тот вскинул голову и посмотрел вокруг широко раскрытыми глазами, будто просыпаясь, как неуверенно дрогнули его губы, беззвучно шепча слова искренней благодарности. Он ни от кого уже не ждал поддержки.
Савамура обнял его за плечи с одной стороны, а Фуруя – с другой.
– Вот видишь! – громко сказал Савамура. – Видишь? А ты не верил!
– …мы с тобой… – отчетливо услышал Курамочи слова Тецу.
– …с вами… – а это Крис.
Конечно же, Реске не мог убить человека.
Курамочи вернулся домой и уже через неделю начал работать в полиции.

***

– Спасибо, Курамочи-семпай!
Харуичи поклонился низко и на краткое мгновение застыл, Курамочи шагнул к нему, схватил за плечи, потянул вверх.
– Не надо, я-то здесь при чем, я же ничего не сделал, – растерянно говорил он.
У Харуичи было каменно напряженное тело, но он выпрямился и посмотрел на Курамочи:
– Вы же не сдались.
Курамочи смешался, сунул руки в карманы, опустил взгляд в землю и неловко заявил:
– Скажешь тоже.
Харуичи еще в школе умел сбивать с толка, а сейчас, неуловимо повзрослев, он приобрел уверенность, от которой брала оторопь. Он перестал походить на Реске даже внешне – отрастил волосы, собрал их в хвостик, открывая лоб и большие серьезные глаза. Пробиваясь в про-лигу, он довел владение битой до совершенства, а в защите творил чудеса. Курамочи редко смотрел бейсбол, слишком больная эта была для него тема, но если смотрел, то те матчи, где играли выросшие сейдовцы – он умел им не завидовать, зато искренне радовался их удачам.
Харуичи выгрыз себе место в про-лиге, его виртуозность скауты просто не могли проигнорировать, хотя казалось, что после случая с Реске дорога в про ему закрыта навсегда. Как хорошо, что в Сейдо они научились быть командой и никогда не сдаваться.
Две недели прошло с тех пор, как с Реске сняли все обвинения, но как и раньше, никто ничего о нем не слышал. Курамочи с трудом высиживал на работе, а потом и вовсе подал рапорт об увольнении. Но Кашимото-сан, рассказав ему очередной свой сон, отложил рапорт в сторонку и предложил взять бессрочный отпуск.
– Вы еще молодой человек, Курамочи-кун, молодости свойственна поспешность. Давайте вы отдохнете, подумаете, а потом мы с вами поговорим еще раз.
Странно, но впервые за время работы в полиции Курамочи почувствовал легкость. Он ехал в Токио, где тренировался и играл Харуичи, и замечал, какое ослепительно синее небо над головой и как красиво качаются травы под ветром – словно вода; какая пронзительно зеленая листва на деревьях и как она шелестит – словно песню выводит.
Мир вокруг все еще тревожил, но как когда-то давно, получив вместе с командой пропуск на Кошиен, Курамочи вдруг вдохнул полной грудью и осознал, как же замечательно жить на свете.
Игру Харуичи он решил посмотреть как-нибудь в следующий раз и добрался до стадиона, когда почти все болельщики уже разошлись, а игроки переодевались.
В святая святых Курамочи никто не пустил, и он дождался Харуичи у ворот. И даже спрашивать ничего не пришлось, Харуичи и так понял, зачем он здесь. Они присели у ворот стадиона, в тени, и Харуичи сказал:
– Вряд ли Реске вернется.
Курамочи посмотрел на небо и ухмыльнулся – он не верил.
– Он не играет больше в бейсбол, – прошептал Харуичи.
Курамочи пожал плечами:
– Я тоже.
– Нет ничего, что держало бы его в Японии, – признался Харуичи.
– И где он тогда?
Харуичи обнял себя за плечи, как будто ему стало холодно.
– У меня есть открытка с обратным адресом. Я его найду сегодня и отправлю вам эсэмэской.
– Спасибо, Харуичи.
Он вскинул голову и вдруг улыбнулся. Совсем не похоже на Реске, может, поэтому Курамочи хотелось улыбаться в ответ.

***

В чужой стране Курамочи почувствовал себя маленьким. Уже в самолете, рядом со здоровяком-иностранцем, он напрягся и отодвигался назад, когда чувствовал, что вот сейчас мощный локоть готов съездить ему по шее. Совершенно нечаянно – проход в самолете был тесным для такого огромного человека.
Аэропорт встретил чужим языком. Курамочи шел к стоянке такси, вслушивался и вспоминал зазубренные в школе слова.
В гостинице он не стал задерживаться, оставил в номере вещи и уже в сумерках добрался до оживленной улицы с ярким зданием, весь фасад которого переливался разноцветными огнями, а вход-арку словно срисовали со сказочной обложки.
Это был ночной клуб. Или что-то похожее – слишком яркое, шумное и навязчивое, как оскомина. Курамочи перешагнул порог, передернул плечами, когда охрана на входе окинула его равнодушными, но профессионально цепкими взглядами.
Он не перепутал адрес. И еще на улице понимал, что здесь Реске не будет. Но все равно зашел.
Музыка грохотала так, что закладывало уши. По всему периметру огромного зала стояли игровые автоматы, круглый центр был огорожен столиками наподобие танцпола. Людей было так много, что Курамочи на мгновение почувствовал тошноту. Все они были огромными, даже девицы – длинноногими и длиннорукими. Как будто Курамочи вдруг оказался не просто в другой стране, а в другом мире. Как будто это и не люди были.
Курамочи решительно направился к барной стойке. Ничего крепкого пить он не собирался, но хоть что-то узнать стоило – иначе для чего он вообще сюда явился. Бармен обслужил его слишком быстро, Курамочи не успел подобрать английские фразы, поэтому мрачно пригубил коктейль и повернулся на стуле лицом к залу.
Люди танцевали, орали, играли – вовсю веселились. Курамочи здесь точно было не место. Может, спросить о Реске у охраны на входе? И почему он сразу об этом не подумал?
Курамочи одним махом опрокинул в себя коктейль, поставил пустой бокал на стойку и соскочил со стула. Голова немного закружилась, Курамочи тряхнул ею, подождал, когда в глазах перестанет двоиться, и хотел уже идти к выходу, когда сердце резко скакнуло в груди – еще до того, как он понял, что видит.
Человек со светлыми волосами терялся в тени возле двух отключенных автоматов. В черном костюме, слишком маленький по сравнению с окружающими людьми. Знакомая улыбка скрывалась в его прищуренных глазах. Он не смотрел в сторону Курамочи, может, не разглядел еще, и Курамочи вдруг испугался, отвернулся к стойке быстро и вцепился руками в пустой бокал. Вздохнул пару раз, прикрыв глаза, а потом осторожно, стараясь не поворачиваться в ту сторону, пошел к выходу.
Он оставил грохот автоматов и неразборчивый ритм танцев за спиной, охрана у входа подозрительно посмотрела на него, и Курамочи, мгновенно засомневавшись, толкнул дверь туалета.
В туалете было открыто окно, но все равно воняло мочой и куревом. Курамочи подошел к умывальникам и включил воду. Горячей не было, и он взмок от пронизывающего руки холода и волнения. Наклонился и несколько раз плеснул водой в лицо, а потом замер, опершись руками о край умывальника.
– Воду надо экономить, – сказал Реске.
Курамочи весь подобрался, медленно повернул голову и посмотрел вниз, на его парадные черные туфли, а потом осмелился и поднял взгляд выше.
Реске стоял, небрежно прислонившись спиной к обшарпанной стене, скрестив на груди руки. Он явно мало придавал значения тому, что на нем строгий костюм, которому здесь не место – брюки, пиджак, рубашка с галстуком. А еще Реске улыбался – чуть насмешливо и, как обычно, непонятно.
– Ну? – спросил он, выдержав паузу.
– А? – не понял Курамочи.
– Воду экономить надо, – сказал нравоучительно Реске и сам закрутил кран. – Что ты здесь делаешь, Курамочи?
– А ты?
Реске рассмеялся. Тихо и безрадостно. Чуть приподнял локти, показывая Курамочи, что под пиджаком у него пистолет, и просто ответил:
– Я здесь работаю.
– А я отдыхаю, – сказал Курамочи и наконец-то выпрямился.
Реске, вторя его движению, опустил руки и вытянулся вверх, словно пытаясь стать выше, чем он есть, выше Курамочи.
В школе, да и после школы, Курамочи казалось, что Реске возвышается над ним, а сейчас это ощущение ушло – они наконец-то сравнялись. Реске умел смотреть так, что казался выше на целую голову, вызывал трепет одним только взглядом – насмешливым и непонятным. Но в этот миг Курамочи почувствовал за своими плечами годы разлуки и бесконечной ночной тоски, а встреча не вызвала радости. Слишком приземленной она была. Как будто ненастоящая. И Реске уже не казался великаном и семпаем. Просто Коминато Реске. Курамочи вдруг увидел его безо всякого геройского ореола, мелкого японца среди огромных европейцев, по-восточному безупречного, несгибаемого и необыкновенно близкого.
Наверное, Реске что-то понял, потому что наклонил голову, пряча глаза, и спросил:
– Кто тебе сказал, что я здесь? Харуичи?
Курамочи показалось, что если он промедлит еще немного, то потеряет все на свете. Не отвечая, он шагнул к Реске, резко вскинул руки и уперся ладонями в стену, по обе стороны от его лица, и сделал еще один шаг, еще ближе, так близко, что грудью почувствовал, как Реске дышит.
У них никогда не было отношений. Они закончились, даже не начавшись, в тот день, когда Курамочи осмелился позвать семпая в кино. Реске рассмеялся ему в лицо и сказал:
– Подрасти!
Курамочи очень старался. Но Реске оставался недостижимым, как мечта. И это продолжалось так долго, что Курамочи совсем об этом забыл. Здесь, сейчас, прижатый к стене, Реске был реальным, как никогда.
Курамочи наклонил к нему голову и остановился на мгновение, когда Реске прошипел:
– Не смей!
Курамочи нежно подул ему в волосы и тихо спросил:
– Почему?
Реске напрягся у стены, натянулся, как струна, Курамочи наклонился и коснулся щекой его волос. И в то же мгновение ощутил короткое, очень знакомое, опасное движение. Дуло пистолета обожгло холодом живот даже через слои одежды. Реске наставил на него оружие, с силой вжал в тело и с угрозой произнес:
– Не смей.
Плевать, подумал Курамочи. Потому что в волосах Реске запутались неуловимые запахи детства и школы, бейсбола и головокружительного доверия. Как можно было от него отойти?
И Курамочи наклонился еще ближе, мазнув щекой по уху Реске, а потом по щеке, а потом чуть повернул голову и ткнулся губами ему в шею.
Пистолет дернулся, у Курамочи екнуло где-то в самом низу живота, он замер, затаил дыхание, но Реске не двигался, и тогда он медленно глубоко выдохнул. Реске выдохнул следом за ним, и только сейчас Курамочи понял, что он почти не дышал, стиснув зубы.
Я посмею, подумал Курамочи и разомкнул губы, мелкими поцелуями прихватывая тонкую кожу на шее. Реске нехотя откинул голову, подставляясь. Пистолет в его руке ходил ходуном, то опускаясь, то вжимаясь Курамочи в живот до боли.
Подбородок у Реске был гладко выбрит, Курамочи провел по нему языком и добрался до подрагивающих губ, немного солоноватых – то ли Реске их прокусил, то ли плакал. Курамочи не стал об этом думать, потому что именно в этот момент Реске опустил руку, и рукоять пистолета глухо стукнула о стену. Он поддался Курамочи, раздвинул ноги под напором его колена, приподнял локти, пропуская его жадные ладони под пиджак и рубашку. И начал отвечать на поцелуи – горячими губами, быстро и беспорядочно, как будто захлебывался в чувствах, в точности как и Курамочи.

***

Курамочи не помнил, как они добирались до гостиницы. Не помнил, как поднимались на лифте. Помнил, что цеплялся за Реске, крепко держал его за руку, боясь потерять или же потеряться. Помнил, что вел за собой, сжимая ключ от комнаты, помнил удивленного портье и мягкую ковровую дорожку под ногами.
Как запирал дверь – не помнил, как скидывал одежду – тоже.
Помнил, что было тесно в душе вдвоем, они прижимались друг к другу всем телом, терлись всей кожей, путались в руках и ногах, превращаясь в одно существо, растворяясь в тумане пара.
Кровать была холодной, а простыня гладкой, как шелк – руки на ней скользили, и Курамочи склонил голову, вжался лбом в скрещенные руки, подтянул под себя колени, расставил ноги пошире – только чтобы в окружающей прохладе его смогли достать теплые руки Реске.
Стыдно не было. Наверное, весь стыд утонул в остром желании, у Курамочи путались мысли в голове, он то зажмуривался, то широко распахивал глаза, смотрел в темные, согретые частым дыханием, простыни и почти ничего не понимал.
Реске едва дотрагивался до него, но Курамочи ощущал его всем телом. Его колотило от одного только присутствия рядом, от того, как прогнулась кровать, когда Реске забрался на нее коленями, от едва заметного теплого дыхания на коже, когда Реске наклонился, разглядывая его.
Он не спешил, больше смотрел – Курамочи почти физически ощущал его взгляд – и совсем легко, даже нерешительно, прикасался: кончиками пальцев вел тонкие длинные линии вдоль позвоночника, от шеи к ягодицам, гладил поясницу и опускался к бедрам.
Курамочи потряхивало, он вжимался лицом в скрещенные руки и тихо всхлипывал, когда перехватывало дыхание и от желания сводило низ живота.
Реске качнулся на кровати, Курамочи приподнялся, чтобы удержать равновесие, и оглянулся.
Реске сидел на коленях, выпрямившись, и смотрел на Курамочи безо всякой насмешки. Может, он все еще хотел спрятать чувства за прищуренными глазами, но сегодня Курамочи не просто понимал его – он его ощущал. Как частичку себя, как свое продолжение.
Поэтому он не колебался ни мгновения. Развернулся, обнял Реске за шею и опрокинул на кровать. Близость вышибла остатки разума, осталось только голое желание, яркое, больше похожее на боль, чем наслаждение. Гладить Реске хотелось не нежно, а тяжело вдавливая ладони в твердое, натренированное тело, как будто тогда Курамочи мог слиться с ним.
Реске стонал коротко и низко, извивался под ним, обнимал руками и ногами, а потом вдруг подставился, Курамочи еще успел испугаться – ведь больно же, наверное! И тут же забыл, утонув во внезапной нежности.
Реске сцепил зубы, впился пальцами ему в плечи, задержал дыхание и старательно расслабился. Курамочи не делал резких движений, входил плавно и смотрел в его покрасневшее лицо. Все нормально? – хотел спросить он и боялся.
Реске выгнулся под ним, насаживаясь самостоятельно, и выдохнул хрипло:
– Да!
– Ре-сан! – севшим голосом простонал Курамочи.
– Я… не… хрустальный… не… разобьюсь…

***
Реске уснул сразу же, даже в ванную не пошел. Курамочи поднялся, принес полотенце и осторожно обтер ему живот и бедра. Реске сонно отталкивал его руки, а потом схватил за запястье и притянул к груди.
Курамочи кинул полотенце на пол и лег в кровать. Реске расслабился и отпустил его руку. Курамочи закрыл глаза и задремал рядом с ним.
Только сейчас он почувствовал усталость. И не столько от перелета и длинного дня, и даже не от выматывающего секса. Он копил усталость годами, с того самого мгновения, когда Реске закончил Сейдо. Он так привык к ней, что никак не мог избавиться. Он закрывал глаза и хотел спать, ему было хорошо и спокойно, но перебродившая усталость все еще держалась в груди комом.
Поэтому Курамочи приподнялся на подушках, накрыл голову Реске ладонью и так и сидел до самого утра, в полудреме поглаживая его волосы.
Утром Реске перевернулся на бок, подтянул под себя одеяло и глубоко вздохнул.
Курамочи решил, что ему хватит лежать, как бы приятно это ни было.
Он встал, стараясь не тревожить Реске, и начал собирать разбросанную по полу одежду. Свои джинсы и толстовку, брюки, рубашку и пиджак Реске. Галстук висел на ручке двери в душ. А в душе на полочке с феном лежала кобура с тяжелым пистолетом.
Курамочи вытянул оружие и покрутил в руках, проверил заряд и предохранитель. Потом засунул пистолет назад, накрутил на кобуру ремень и утопил в смывном бачке унитаза.
В комнату он вернулся тихо, ступая осторожно и прислушиваясь к ровному дыханию Реске.
Спит. Все еще спит.
Неразобранная сумка с вещами стояла у выхода. Курамочи присел над ней, вжикнул молнией, достал смену белья, для себя и для Реске, и на самом дне нащупал железные кольца наручников. Он задержал руку, какое-то время раздумывая, а потом ухмыльнулся, вытянул наручники, стараясь не звенеть, и поднялся.
Реске услышал его сквозь сон, приоткрыл глаза и пробормотал:
– Это ты?..
– Ага, – ответил Курамочи, присаживаясь на край кровати.
Реске выпростал из-под одеяла руку и потянулся к Курамочи. Он просыпался стремительно, и Курамочи больше не стал ждать. Он схватил Реске за руку, мягко развернул и защелкнул на запястье одно кольцо наручников.
Реске широко распахнул глаза – это было так неожиданно, что Курамочи вздрогнул. Но все равно опередил его – Реске подскакивал на кровати, а Курамочи уже защелкивал второе кольцо – на своей руке.
– Вот и все.
Реске дернулся и уставился на наручники, не веря своим глазам.
– Что. Это? – медленно спросил он.
Курамочи потряс рукой:
– Не видно?
– Т-ты… для этого? – у него сорвался голос.
– Смотря что ты имеешь в виду под «этим».
Реске очень быстро взял себя в руки, прищурился опасно, усмехнулся:
– Сдать решил?
– Кому ты нужен? – хмыкнул Курамочи, Реске гневно дернул рукой, Курамочи чуть не свалился ему на колени, поднял голову, взглянул снизу вверх и признался: – Кроме меня.
– Еичи, – спросил Реске, – где ключ?
Курамочи лег ему на колени и улыбнулся. Усталость наконец-то ушла, и ему хотелось закрыть глаза и лежать так вечно.
– Дай ключ, Еичи.
– Не дам, – с удовлетворением сказал Курамочи.
– Почему? – по голосу Реске Курамочи понял, что он уже догадался, и от этого улыбка стала только шире. – Где ключ, Еичи? – мягко спросил Реске еще раз.
Курамочи глубоко вздохнул и наконец-то закрыл глаза.
– Дома.