***

О том, что Тадао, наверное, вообще не спит, Миюки подумал только на следующий день. Утром, когда еле передвигая ноги, брел за Юми и Кайсаки. В холле он нагнал их и схватил Кайсаки за плечо, останавливая. Тот брезгливо скинул его руку, сделал шаг назад и с торжеством заявил:
– Сегодня на душ времени нет.
– Но, – начал Миюки и закашлялся: он все-таки сорвал голос. Еще вечером, а потом ночью, когда орал под тиканье метронома. Кажется, даже во сне в уши било ритмичное щелканье.
Кайсаки ухмыльнулся:
– Вечером помоешься. И одежду постираешь тоже. – Он втянул носом воздух и скривился: – Пусть молодой хозяин поймет, какая ты свинья.
«Вот оно что, – заторможенно подумал Миюки. – Это не забывчивость, это просто продолжение вчерашнего вечера».
Тадао держал его очень долго и отпустил только тогда, когда вместо крика у Миюки стал выходить сип.
– Водички попей, – приказал он перед тем, как отправить его спать, и поставил на стол пластиковую бутылку с чуть мутноватой водой.
Миюки так сильно хотел пить, что не побрезговал, опустошил бутылку одним махом и, уходя, слышал, как Тадао посмеивается. Но так устал, что не понял этого.
Кухня уже была закрыта, и Миюки прошел мимо. В коридоре стояла ночная тишина, люди спали, не слышно было даже, чтобы кто-то ворочался. Слишком поздно.
Миюки зашел в туалет, и там его вывернуло той самой мутной водой. Спазмы долго не унимались, Миюки сполз возле унитаза на пол, содрогаясь и плача. Рвота растеклась по полу, пачкая и без того грязные джинсы и майку, а сил подняться или хотя бы отползти в сторону не было.
Когда его немного отпустило, Миюки встал, держась за стенку, и подошел к раковине, чтобы умыться. Но воды не было. Ни капли. Ни здесь, ни в душе. У Миюки горело горло, но он ничем не мог облегчить эту боль.
Он доплелся до спальни, снял с себя всю одежду и кинул у входа, а потом залез наверх, на свою полку.
Утром Кайсаки швырнул ему его старую майку и джинсы и заставил одеться. Миюки чувствовал себя совершенно разбитым, машинально натянул майку и только потом понял, что все грязное.
Он шел на поле, и ему казалось, что даже ладони у него липкие – от пота, гнева и бессилия.
Кайсаки ткнул пальцем в сарай с катком, и Миюки послушно отправился ровнять поле. Юми в этот раз ему не помогал, Кайсаки что-то строго ему сказал, Юми скрылся в подсобке и не показывался до завтрака.
Свежий утренний воздух был прохладным и ласковым.
Миюки казалось, что он просыпается с каждым тяжелым шагом. Земля под ногами была не просто знакомой, а родной. Здесь, на поле, он умел быть максимально собранным и полностью отрешиться от каких бы то ни было чувств.
Краешек солнца показался из-за горизонта, когда Миюки закончил работу. Мысли в голове прояснились, и он отдал должное воображению Тадао, который придумал ему именно такое наказание, и даже усмехнулся с толикой восхищения. Для свободного человека, который еще совсем недавно полностью распоряжался своей жизнью, невозможность сделать простейшую вещь – умыться – оказалась слишком тяжелой.
Нет, повторить вчерашний вечер, ночь, утро в собственном зловонии Миюки больше не хотел.
Кайсаки хмуро позвал его на завтрак, Юми уже пританцовывал рядом, но Миюки попросил разрешения задержаться.
– Я умоюсь, – объяснил он, – здесь, на улице.
Кайсаки окинул его взглядом, а потом, видимо, решил, что уличные краны вряд ли что-то исправят, и кивнул.
Миюки стянул майку и включил воду. В школе он всегда, после каждой тренировки, приводил себя в порядок вот под такими тонкими струйками, Кайсаки понятия не имел, на что способен уставший бейсболист.
Он наклонился и намочил голову. Жаль, что не было мыла. Миюки потер лицо, шею, пальцами расчесал мокрые волосы, а потом попробовал застирать майку. Грязь застыла на ней пятнами, холодная вода почти не помогала. Миюки не сдавался, тер, пока вдруг не разорвал ворот.
– Да, – пробормотал он себе под нос, – стирать руками я тоже никогда не пробовал.
Он выключил воду и оперся на раковину, крепко стиснул зубы, не зная, что из него рвется – смех или же плач. Не время для истерики, напомнил он себе.
– Миюки?
Он даже подпрыгнул на месте, схватил майку и, оборачиваясь, попытался спрятать ее за спиной.
Масатоши пришел на тренировку самым первым, взгляд Миюки метнулся дальше – к тропинке и калитке, но больше никого видно не было.
– Вы сегодня так рано? – на всякий случай спросил Миюки.
Масатоши не ответил, он стоял напротив и так сильно сжимал свою спортивную сумку, что ремень сминался в пальцах.
Миюки вначале не понял, что происходит, а потом выдернул из-за спины майку и прижал к груди, пряча пожелтевшие синяки. Под ноги закапала вода.
Масатоши медленно перевел взгляд вниз, на заляпанные вчерашней рвотой джинсы, а потом так же медленно поднял голову и посмотрел Миюки прямо в глаза.
«Чертово солнце, – подумал Миюки с отчаянием, – невозможно спрятаться».
Он попятился и ткнулся спиной в холодный край раковины. От стыда потеплело лицо, разумом Миюки понимал, что ничего страшного не происходит, но никак не мог справиться с накатившим горячим чувством вины.
Вот оно – рабство. Когда желание назвать стоящего перед тобой свободного человека «господин» приходит само собой.
– Миюки, – странным голосом сказал Масатоши, и Миюки непроизвольно сжался. Он искоса взглянул на Масатоши и увидел, что тот смотрит в сторону. – Миюки, – повторил Масатоши, и было ощущение, что он не знает, что говорить дальше.
Его растерянность позволила Миюки отмереть самому.
– Прости…те, Харада… сан, – как оказалось легко это произнести, – я должен идти. Я приду… на тренировку.
Масатоши догнал его в один широкий шаг, Миюки отшатнулся. Масатоши испуганно замер, а потом, мучительно подбирая слова, спросил:
– Я… могу для тебя что-нибудь сделать?

***

Он завел Миюки в командные душевые, принес шампунь и мыло и сходил за чистой одеждой. В раздевалке выделил шкафчик, сложил туда несколько пар сменного белья и, когда Миюки, вытирая голову полотенцем, вышел из душа, сказал:
– Я буду следить, чтобы у тебя всегда была чистая одежда. Грязную складывай в корзину с использованной формой. Мыться приходи в любое время, здесь всегда есть вода. И я не спрашивал, диету должны были уже ввести, но… как тебя кормят?
– Отвратно, – признался Миюки, с наслаждением одеваясь в чистое. – Порции большие, но скорее для того, чтобы набить желудок. Никакой диеты, все как у всех. Ты можешь носить мне бенто.
– Я пну Мэя, – с насмешливой угрозой пообещал Масатоши.
Миюки низко наклонился, шнуруя кроссовки. А когда выпрямился, облизнул вдруг пересохшие губы и спросил:
– Ты думаешь, что он… захочет что-то сделать? – и выразительно подергал ремешок на шее.
Масатоши тоже сел на скамейку – у шкафчиков напротив, лицом к лицу с Миюки.
– Наверняка, – коротко сказал он.
– И как скоро? – напряженно спросил Миюки.
Масатоши пожал плечами:
– Как только увидит.
– Увидит? Что?
– Твой ошейник.
Миюки нервно хохотнул:
– Ошейник-невидимка! Пожалуй, мне вообще нет смысла чего-то ждать.
Масатоши оперся локтями в колени и наклонил голову на сжатые кулаки.
– Ты никогда не играл с ним на одном поле… – начал он негромко.
– Это не игра, – резко прервал его Миюки.
Масатоши умолк и принялся разглядывать свои ладони.
– П-прости, – запинаясь, сказал Миюки.
– Только Харада-сан меня не называй, – хмыкнул Масатоши и поднялся. – Я еще что-нибудь могу сделать для тебя?
Миюки встал следом, отвернулся к шкафчику, закрывая его, и, решившись, попросил:
– Ты не мог бы разузнать, что с моим отцом?
Они виделись в последний раз за неделю до ареста. Судя по приговору, его точно так же лишили всех прав и свободы. Больше Миюки ничего знал.
– Хорошо, – мягко сказал Масатоши.
Миюки почувствовал, как наворачиваются слезы, снял очки и пальцами протер глаза. Масатоши легонько хлопнул его по спине.
– Когда ты на поле, – все-таки сказал он, – а твой противник силен, бывает, что даже надежды не остается. Только вера. Вера в аса. Мэй – засранец, каких поискать, я с этим спорить не буду. Но он непревзойденный ас. Не теряй веры, Миюки. Пожалуйста.

***

– Обедать будешь у меня, – заявил Мэй, да так категорично, что сидевший рядом с Миюки Ширакава с нехорошим любопытством выглянул из-под своей челки.
Миюки переобул кроссовки, осторожно поставил под скамейкой, чтобы найти их сразу же после обеда, и только тогда поднялся. Ширакава громко фыркнул, когда Мэй схватил Миюки за руку и потащил за собой.
– Маса-сан! – покричал он в никуда: Масатоши ушел с поля с полчаса назад, оставив на них тренировку. – Казуя со мной!
– Я ему передам, – насмешливо отозвался подошедший Карлос. – А вы там, на обеде, сильно не увлекайтесь.
– Вы тут тоже, – сказал Миюки, кивая в сторону Ширакавы.
Карлос в ответ широко улыбнулся, а Ширакава подскочил и что-то злобно зашипел, не находя сразу слов от возмущения.
Мэй не отпускал Миюки до тех пор, пока не затолкал в свою комнату. Он вел его по узкой тропинке от поля к дому, не разрешил ни на мгновение остановиться в прохладном холле, тянул по лестнице, так что Миюки спотыкался, а возле самой комнаты притянул к себе и обвил одной рукой за талию, а второй – за шею. Когда они ввалились в комнату, Мэю уже ничего не надо было, кроме как залезть Миюки в штаны, поэтому он сам закрыл дверь, нащупав замок дрожащими от возбуждения пальцами.
Он чуть не упал у порога, запутавшись в штанах – Мэй ловко расстегнул ремень и молнию, а с пуговицей Миюки ему помог. Он перешагнул через упавшие штаны, позволял себя раздевать и одновременно сам лихорадочно срывал с Мэя одежду – непослушными руками, постоянно прерываясь на поцелуи, объятия и желание разложить его прямо здесь и сейчас.
К тому времени, когда они добрались до ванной, никто уже не думал о чистоте. Миюки подсадил Мэя на край широкой раковины, притянул к себе, схватив под коленями, наклонился, впился губами под шеей, в ключицы, оставляя собственнические засосы. Мэй прерывисто всхлипывал и дрожал от нетерпения, лез руками к Миюки, пытаясь погладить его живот и добраться до члена, но не доставал, дергался, подтягивался, хватался за послушно подставленную шею Миюки, пока не выдохнул в ухо:
– Чего ты ждешь, Казуя!
Миюки поцеловал Мэя нежно и толкнулся пальцем в его тело.
– С-сво-о-о… – застонал Мэй и откинул голову, чуть не ударившись затылком в стену. Миюки подставил под него ладонь и зарылся пальцами в повлажневшие от пота волосы. А потом медленно убрал палец, перехватил повыше под коленями и плавным движением вошел сам.
Мэя изогнуло так, что по полу заскакали осыпавшиеся с полки пузырьки и флаконы с кремами, мылами и шампунями. Миюки подхватил его за спину, притянул к себе, посадил на край раковины, придерживая двумя руками, позволяя цепляться за себя, и двигался, не останавливаясь.
Их прерывистое дыхание наполняло ванную и возбуждало еще больше, тела стали скользкими от пота, удерживать Мэя стало тяжело, и Миюки отпустил его. Мэй уперся ногами в пол, соскользнул с его члена, повернулся спиной и насадился сам – быстро и точно, в очередной раз доказывая, что знает Миюки досконально. Он был мягкий и податливый, такой чудесный, что Миюки обхватил его за живот, притягивая ближе, и положил руку на член, гладя осторожно и неторопливо. Мэя надолго не хватило, он вскрикнул и забился в его руках, сперма брызнула на пол, потекла по пальцам, и Миюки тут же скатился следом – в оргазм, от которого вышибало дыхание и темнело в глазах.
Потом они лениво сидели в ванной, Миюки откинулся на бортик и прикрыл глаза, а Мэй устроился у него на бедрах и, низко склонив голову, медленно водил по его груди мыльными ладонями. Миюки бы заснул, если бы прикосновения Мэя не поднимали в нем отголоски улегшегося уже наслаждения. Поэтому он всего лишь наблюдал за ним из-под полуопущенных век: без очков все вокруг расплывалось, и фигура Мэя тоже теряла четкость, оставляя несвойственную ему плавность – как в очертаниях, так и в движениях. Миюки смотрел на него, на розовую кожу и потемневшие от влаги светлые волосы, на яркие губы и глаза, которые Мэй прятал, гладя Миюки по груди, плечам, рукам, смотрел и чувствовал, как его охватывает нежность, и никуда от нее не деться, не задавить, не спрятать. Можно было только притянуть Мэя к себе, без единого слова признаваясь в своем бессилии перед этой любовью.

***

– Мы не вернемся на тренировку? – спросил Миюки, когда они поели и Мэй, вместо того, чтобы собираться, нашел пульт и включил телевизор, но смотреть не стал – тут же отвернулся от экрана и кинул пульт на диван.
– Нет, – ответил Мэй, – сегодня у нас с тобой другая тренировка.
Миюки улыбнулся краешком губ:
– Еще раз?
Мэй остановился посреди комнаты и весело посмотрел на него:
– Можно и еще раз. Но только после учебы.
– А я думал, что навсегда избавился от нее, – засмеялся Миюки.
Он сел на диван и подождал, когда Мэй притащит учебники. Раньше они частенько засиживались после занятий, Миюки учеба давалась намного легче, и он помогал Мэю с практическими работами.
– Мне нужно написать эссе по политологии, – пожаловался Мэй, усаживаясь рядом с Миюки на диван и складывая между ними небольшую стопку книг.
Миюки взял верхнюю, открыл заложенную страницу и искренне огорчился:
– Как много я, оказывается, пропустил.
Мэй заглянул в книгу и ответил:
– Это еще ничего, а вот по экономике нам объяснили целый раздел. Тебе придется много нагонять.
Миюки быстро пробежал страницу глазами и перелистнул ее.
– Тебе дали тему? – спросил он деловито.
– Произвольная, – вздохнул Мэй.
Миюки кивнул и с головой ушел в чтение.
Мэй поерзал, но не стал мешать, а взял еще одну книгу и тоже начал читать.
План эссе они придумали очень быстро, подробно расписали пару глав, Мэй слушал Миюки, не перебивая, запоминал все, что он говорил. Учеба, наверное, была единственным делом, в котором он безоговорочно на него полагался, без капризов и самодеятельности. Он учился не для себя, а для семьи, и поэтому принимал любую помощь.
Уже темнело, когда они закончили. Миюки отложил в сторону черновики и потянулся. Мэй складывал ноутбук и бормотал себе под нос какую-то особо сложную фразу.
– Все, наверное, уже разошлись, – сказал Миюки, посмотрев в окно.
Мэй кивнул:
– Да, сегодня и завтра мы с тобой учимся изо всех сил, пропускаем по полтренировки, потом я сдам эссе и с Масой-саном схожу на жеребьевку.
– Начнешь пропускать занятия, – продолжил за него Миюки насмешливо. – Не боишься отчисления?
– Нет, меня не отчислят, – с грустью констатировал Мэй.
Миюки искоса посмотрел на него и улыбнулся: печальный Мэй был всегда таким забавным.
Он пихнул Миюки локтем в бок сразу же, как заметил:
– Не смешно!
Миюки расхохотался в голос, запрокинув голову на спинку дивана, и Мэй тут же забрался к нему на колени и возмущенно закричал:
– Не смей издеваться надо мной, Казуя! А то заставлю тебя вместо меня учиться!
Он подцепил пальцами ремешок на шее Миюки и вроде бы шутливо потянул на себя, но Миюки мгновенно расхотелось смеяться, да и просто дышать вдруг стало тяжело.
Он грубо сбросил с себя Мэя, поднялся и, подойдя к столику, налил себе воды из графина. Мэй как ни в чем не бывало уселся на диван и закинул руки за голову. Миюки поставил пустой стакан, и Мэй, словно только этого и ждал, сказал:
– Пора спать, встретимся с тобой завтра. Ты же помнишь, да? С утра тренировка, потом политология. Не опаздывай, – и он с улыбкой посмотрел на Миюки.
Весь день Миюки отгонял от себя все мысли о предстоящем вечере, но он все равно наступил и от ужаса скрутило живот. «Главное – не поддаваться», – попросил себя Миюки. Он опустил голову и крепко сжал губы. Хотел произнести «пока», но голос не послушался, и все что он смог – это едва шевельнуть губами.
Мэй уже не смотрел на него, нащупывал пульт на диване, чтобы или выключить телевизор, или наоборот – включить что-нибудь интересное. Он всегда мгновенно соскакивал с любых тем, отвлекался на всякие мелочи, очень быстро забывал.
Миюки глубоко вздохнул, кивнул коротко, прощаясь, и вышел, плотно прикрыв за собой дверь.
Тадао разрешил ему поужинать, помыться и даже постирать вещи, и только потом потребовал к себе в складскую. Миюки послушно явился и с тоской посмотрел в угол. Тадао уже не говорил ему ничего, махнул рукой в ту сторону, и Миюки покорно опустился на колени. Метроном защелкал за спиной, Миюки зажмурился и уткнулся лбом в стену.
Раз-два-три, считал он. Раз-два-три.
Ему казалось, что счет не прекратится никогда. Он поднимался с колен, а в ушах стояло эхо ровных пощелкиваний. Он спал, и все равно считал – раз-два-три, раз-два-три. Он хотел оборвать этот сон, но забыл, что именно должен говорить, чтобы Тадао счел, что с него достаточно, и остановил метроном. Горло жгло, ошейник душил его, а Мэй вцепился в ремешок и безжалостно затягивал его на шее. Миюки метался, пытаясь вырваться, а потом взмолился:
– Господин! Пожалуйста, пощадите! Господин!
Тадао зашелся в дребезжащем смехе, Мэй оттолкнул от себя Миюки и исчез, Миюки вдохнул воздуха и понял, что проснулся. Его колотило, а по вискам сползали непрошенные слезы. Он закрыл лицо руками и заставил себя вспомнить, что впереди его ждет день – полный бейсбола и политологии. И нет смысла думать о чем-то другом.

***

Юми нерешительно топтался у входа в спортивный зал и беспомощно оглядывался то на Кайсаки, то на Миюки. Кайсаки возился с водой, раскладывал банки в стоящий в дагауте холодильник, а Миюки пытался отдышаться после того, как затащил в сарай каток, в общем, никто из них бежать на помощь к Юми не собирался.
– Кайсаки! – громким шепотом попробовал позвать Юми. Кайсаки не услышал, он был слишком далеко, поэтому Миюки вздохнул и пошел посмотреть, что же у него случилось.
Юми просиял, отошел в сторону от приоткрытой двери и зашептал:
– Только тихо! Тихо, Казуя! Не знаю, что делать, смотри, какой там беспорядок. – И закончил с паническими нотками в голосе: – Но они же спят!
Миюки заглянул в спортзал, подождал, пока глаза привыкнут к полумраку, и не смог удержаться от хохота. Юми в панике дернул его за рукав, отодвигая подальше от входа, и захлопнул дверь. И тут же подпрыгнул от страха, что стукнул ею слишком громко.
– Ты чего? – зашипел он. – С ума сошел! Кайсаки с нас голову снимет, если мы господ разбудим!
– Одну с двоих? – сквозь хохот выдавил Миюки и согнулся в новом приступе веселья. – Ой не могу!
– Да что смешного-то? – озадачено спросил Юми, переминаясь с ноги на ногу и не зная, что делать.
«Не увлекайтесь», – сказал вчера после тренировки Карлос, и Миюки, вспомнив, снова не смог сдержать смех. Он скатился на землю и так и сидел, хохоча, пока не пришел Кайсаки. Тот, не долго думая, пнул его ногой в бок и велел подниматься.
– Что у вас? – спросил хмуро.
Юми сбивчиво объяснял, а Миюки, вдруг расслабившись, подумал: «Будьте благословенны, Карлос и Ширакава, мне кажется, я так не смеялся уже целую жизнь».
– Казуя, – позвал Кайсаки.
Миюки посмотрел на него.
– Казуя, – немного заискивающе произнес Кайсаки и вопросительно кивнул на дверь в спортзал.
– Просто разбудите их, – предложил Миюки.
У Кайсаки забегали глаза, а Юми даже отодвинулся подальше.
– Что, страшно? – издеваясь, спросил Миюки.
– Казуя, ты же… ты же с ними… общаешься, – выдавил Кайсаки. – Может быть…
– Ага, – мрачно кивнул Миюки, – а вечером меня встретит добрый друг Тадао и придумает награду.
Кайсаки потоптался на месте, а потом быстро-быстро что-то пробормотал.
– А? – переспросил Миюки. – Прости, не слышу.
– Я не скажу, – севшим голосом произнес Кайсаки. Миюки молчал, и он повторил: – Я ничего не скажу Тадао. Разбуди их, пожалуйста.
«Это страх», – подумал Миюки, в упор разглядывая Кайсаки. Юми жался в стороне, и это тоже был страх. Вечный страх. Как же от этого тошно. «Я не хочу бояться», – почти с отчаянием подумал он и пошел к дверям в спортзал, понимая, что уже заразился им, этим страхом – унизительным, тошнотворным и вечным.
– Юми, – прошептал Миюки, заглядывая в дверь, – у тебя есть мяч?
– Что? – встрепенулся Юми.
– Мячик, – терпеливо объяснил Миюки. – У тебя же наверняка в кармане мяч, правда?
Юми опасливо стрельнул взглядом в Кайсаки и, помявшись, достал из кармана мяч и кинул.
Миюки поймал его, провел пальцами по швам – они почти разошлись, даже нитки торчали. Явно старый мяч, может, Юми нашел его где-то под забором, а может, ему сказали его выкинуть, и он решился положить его себе в карман.
Миюки тихо отворил дверь и осмотрел зал – банки из-под колы, одноразовую грязную посуду, разбросанную повсюду одежду, сдвинутые маты, – подкинул мяч в руке и, не долго думая, швырнул в стену прямо над головами спящих в обнимку Карлоса и Ширакавы.
Мяч ударил с силой, отскочил к тренажеру, зашаталась прикрученная к стене полка со свисающими скакалками, а потом скакалки поехали вниз и ворохом тонких змей обрушились на Карлоса и Ширакаву. И пока те в панике подскакивали, Миюки закрыл дверь и отряхнул руки.
– Вот и все.
Он не сумел удержаться от смеха, когда растрепанный Карлос вывалился из спортзала.
– Смотрю, ты в одежде не нуждаешься?
Карлос кинул на него быстрый взгляд и самодовольно ухмыльнулся, расправляя обнаженные плечи. Ширакава, щурясь, вышел следом и обвил Карлоса за талию. Его белая рука казалась очень тонкой на фоне темной кожи Карлоса, и Миюки впервые подумал о том, что они оба необыкновенно красивы.
– Увлеклись вчера? – хмыкнул он насмешливо.
– Кто-то увлекся с самого обеда, – парировал Карлос.
– Что ты сам делаешь здесь в такую рань? – чуть брезгливо спросил Ширакава.
Миюки пожал плечами и пошел мимо них в спортзал. Юми, низко опустив голову и стараясь казаться меньше, чем он есть, юркнул следом и зашуршал пакетом для мусора.
– Надо же, – протянул Ширакава, наблюдая, как они вдвоем принялись за уборку, – кто бы мог подумать. Карлос, хочешь кофе с утра? Миюки нам принесет. Эй, Миюки! Сгоняй-ка!..
Он так резко оборвал себя, что Миюки обернулся.
Они стояли в проеме двери, и утреннее солнце красным очерчивало их контур – один на двоих, потому что Карлос мощными руками прижимал Ширакаву к себе, так крепко и властно, что у того колени подгибались, и уж точно было не до слов и не до Миюки.
– Нам не надо кофе, – сказал Карлос, коротко посмотрел на Миюки и, кивнув, увел Ширакаву прочь.
– Они тебя так странно зовут, – сказал Юми. – Это прозвище?
– Нет, – ответил Миюки.
«Это имя», – хотел сказать он. «Меня так звали. Раньше», – осознал он вдруг. И больше уже не зовут.
Он остановился посреди зала, глядя в пол, Юми его не подгонял, справлялся сам.
«А по имени меня называл только Мэй», – подумал Миюки. Только он говорил «Казуя».
– Попрыгун, – сказал Миюки и кривовато усмехнулся.
– Эй! – возмутился Юми. – Я не Попрыгун! Я Юми!
Миюки весело посмотрел на него:
– Юми Попрыгун, а хочешь, я половлю твою подачу?
Юми прижал к груди пакет и удивленно спросил:
– А можно?
– Запросто, – ответил Миюки. – Да даже прямо сейчас. Мяч у тебя есть, перчатку, смотри, кто-то забыл. Ну что? Готов?
Юми заулыбался, уронил на пол пакет и полез в карман за мячом. Миюки, отойдя к стене, присел на корточки.
– Ой! – воскликнул вдруг Юми. – Ты же без защиты, Казуя!
– Не бойся. Ты в меня не попадешь, – сказал Миюки и, криво ухмыльнувшись, продолжил: – Я же Миюки Казуя, и я поймаю любую подачу.

***

На следующий день у Мэя начинались зачеты в университете, и тренировку отменили. Юми прыгал от радости, когда Миюки вечером пришел в столовую. Эссе по политологии никак не желало выветриваться из головы, и Миюки рассеянно ужинал, все еще выстраивая про себя фразы. Политология, оказывается, могла быть приставучей, как надоедливая песенка.
Юми сел рядом с Миюки и болтал, не переставая.
– Завтра проснемся вместе со всеми и, может быть, даже не пойдем сразу на поле. Меня вначале, как забрали с фермы, хотели пристроить в гараж, там жуть как интересно, и я очень хочу, чтобы нас завтра отправили туда же, хоть на один денек, а ты, Казуя?
Миюки рассеянно кивнул, посмотрел в пустую тарелку, отложил в сторону палочки и подумал о том, что не наелся.
– Эй, Юми! – крикнул от входа Кайсаки. – И ты, Казуя! Быстрее давайте, нас ждет Тадао.
Юми в одно мгновение сник, а у Миюки вспотели ладони.
Да ладно, подумал он. Разве что-то случилось? Кроме того, Кайсаки же пообещал, что не будет ничего рассказывать Тадао.
– Просто завтра день без бейсбола, – скрывая испуг, попытался объяснить Юми и заискивающе заглянул в лицо Миюки. – П-правда ведь?
– Конечно, – кивнул Миюки со всей уверенностью, на какую был способен, и Юми тут же привычно засиял.
В складской, кроме Тадао, находились еще двое – высокие, неулыбчивые, своей мрачностью похожие друг на друга, как братья. Сам Тадао сидел за столом – подозрительно чистом, без наваленных канцелярских книг и папок, разве что ручки валялись в беспорядке, разбросанные вокруг подставки с линейками.
Кайсаки, стоило им втроем войти, закрыл дверь. Миюки обернулся, когда щелкнул замок – было странно вдруг обнаружить, что в этом коридоре все-таки есть обыкновенная дверь, а не еще одна решетка. И как он раньше этого не замечал?
– Ай-яй-яй, – огорченно протянул Тадао. – Что же вы меня так подвели, хорошие мои?
Он поднялся из-за стола и поманил к себе Юми. И пока тот на подгибающихся ногах шел к нему, посмотрел на Миюки:
– А ты в уголок становись, Казуя.
Больше всего на свете Миюки хотел сейчас послушаться – отвернуться от Тадао и Юми, опереться голыми коленями в колкий камень и закричать, пусть и кричал он какие-то странные слова – господин да хозяин.
Но Юми, пошатываясь, остановился у стола Тадао и вцепился в край столешницы, чтобы не упасть, а Тадао смотрел на него ласково, как на любимого сына, и Миюки просто не мог сдвинуться с места.
– Ты что, с ума сошел? – горячо зашептал ему прямо в ухо подошедший сзади Кайсаки. Миюки вздрогнул и отпрянул.
Тадао отвлекся на него и все так же ласково спросил:
– Что такое, Казуя? – Махнул рукой: – Иди-иди, – и снова повернулся к Юми.
Кайсаки толкнул его в спину, и Миюки отправился в угол. Он машинально закатал штаны, и, опираясь о стену ладонью, медленно опустился на колени.
Боль резко отрезвила.
Юми что-то тихо бормотал, Тадао вздыхал, слушая его лепет, а Миюки сосредоточенно думал.
Кайсаки как и обещал, не рассказал про Карлоса и Ширакаву. Зато он рассказал кое о чем другом.
– Покажи, – попросил Тадао, – я не заберу, покажи мне, Юми, мальчик мой.
Миюки не надо было оборачиваться, чтобы представить, как Юми непослушными пальцами вытягивает из кармана потрепанный мяч и отдает Тадао.
– Действительно, старый, вижу-вижу. Но хозяйский же, а? Юми?
– П-простите, – всхлипнул Юми.
Миюки прислонился лбом к стене и закрыл глаза. Казалось, что Тадао играет спектакль для Юми, именно поэтому отодвинул Миюки в угол. Но Миюки не обманывался, он знал, он понимал, что все это только для него одного. Будут ли у него силы перетерпеть?
Юми вскрикнул, и Миюки вздрогнул всем телом, не удержался и обернулся.
Юми прижимал ладонь к щеке и смотрел на Тадао круглыми от паники глазами.
Кайсаки отошел к двери, пропуская вперед тех двоих. Они неспешно скрутили Юми, как куклу.
– Пожалуй, я не буду говорить хозяину, что ты присвоил себе мяч, – заботливо сказал Тадао, – да, Юми?
– Спасибо! – воскликнул Юми и заскулил от боли, когда его нагнули на стол, вытянули вдоль столешницы правую руку, а вторую заломили за спину.
Юми был таким мелким по сравнению с этими двумя здоровяками, что один вовсе отошел в сторону, не понадобился. Юми не дергался, лежал на столе, повернув лицо в сторону Миюки, и смаргивал крупные слезы.
– Чем расплатишься? – спросил у него Тадао. – За воровство?
У Юми скривилось лицо, и он, не сдерживаясь, заплакал в голос.
Миюки отвернулся к стене, от понимания покрываясь холодным потом с ног до головы.
– Зачем тебе мячик? – спрашивал тем временем Тадао. – Что ты с ним делаешь?
«Прекрати!» – мысленно воскликнул Миюки и зажмурился, сжал кулаки так, что ногти до боли впились в ладони. Все, что ему надо было сделать – это переждать, совсем недолго. Не будет же Тадао мучить Юми вечно.
– Б-бросаю, – прорыдал Юми.
Или будет?
Юми таскал мяч не один день, и Тадао не мог не знать об этом. И скорее всего, Юми продолжал бы хранить мяч, кидать его в буллпене в одиночестве, спать, прижимая к щеке, а Тадао лишь усмехался бы снисходительно.
– Стой, – беззвучно шевельнул губами Миюки. – Стой, где стоишь, – заклинанием попросил он самого себя.
Главное – устоять. Не дернуться, не обернуться, не вскочить.
– А! – протянул Тадао. – Я понял, кто виноват, Юми. Какой рукой ты бросаешь?
– П-правой, – всхлипнул Юми.
Его голос был полон страха и надежды.
– Я не хочу тебя калечить, Юми, да я и права на это не имею, – доверительно сказал Тадао.
– С-спасибо, – снова заплакал Юми.
Тадао передвинул что-то на столе, глухо стукнулись друг о друга карандаши и ручки.
– Ты запомнишь этот случай на всю жизнь, – пообещал он. – И все же сможешь и дальше работать на благо нашего хозяина.
– Спасибо! – сорванно воскликнул Юми.
– Стой, – прошептал Миюки. А потом вскочил на ноги, в несколько шагов оказался у стола и перехватил занесенную руку Тадао, заломил ее и со всей силы сжал запястье.
– Стой! – крикнул он.
Длинная металлическая линейка выпала из руки Тадао и загремела по полу. И тут же на Миюки налетели Кайсаки и тот, второй человек. В одно мгновение бросили его вперед, на стол, Миюки ударился лицом о столешницу, хрустнула оправа очков, Миюки зажмурился, ощущая, как крошится стекло и ранит ему лицо.
Юми снова плакал, так близко, что почти в ухо.
– Не бойся, – шепнул Миюки и осторожно открыл глаза.
Чья-то рука смахнула на пол осколки очков, еще одна сгребла Миюки за волосы, приподнимая, а потом со всей дури роняя назад, на стол, вышибая весь воздух из легких. Было так больно, что хотелось кричать, но вместо крика вырывался лишь полузадушенный сип.
– Казуя, – укоризненно сказал над его головой Тадао. – Что же ты? Как не стыдно? Кто разрешил тебе вмешиваться?
Он не ждал ответа, и Миюки не стал отвечать.
Тадао поднял с пола линейку и постучал ее по столу между Юми и Миюки, прямо перед их глазами.
– А какой рукой бросаешь ты, Казуя? – спросил Тадао.
– Не… посмеешь, – просипел Миюки.
– Ты знаешь, – сказал Тадао, и впервые за этот вечер из его голоса ушла вся ласка и доброжелательность, – а ведь твое присутствие плохо влияет на наших работников. Кайсаки постоянно умалчивает о том, что ты делаешь, Юми пошел на воровство, а кроме того, ты начал учить его забаве свободных! И все это за несколько дней. Ты вообще представляешь свое место, Казуя?
Тадао замолчал и, не дождавшись никакого ответа, размахнулся линейкой и со свистом опустил ее перед носом Миюки. Миюки дернулся было, но его удержали, навалились сверху, еще сильнее заломив руки, а потом, подчиняясь жесту Тадао, одну руку силком выпрямили и прижали к столешнице, ладонью вверх.
– Ты плох, Казуя. Как порченая ягода, как вирус, который заносит всякую заразу. И ты чувствуешь свою безнаказанность, правда? Думаешь, что старик Тадао не посмеет и пальцем тебя тронуть, чтобы не вызвать на себя гнев молодого хозяина. Ты же так думаешь?
«Именно так», – согласился Миюки. Кишка тонка у Тадао идти против хозяина.
– А ведь я просто служу им, Казуя, – внезапно задрожавшим голосом, словно делая великое признание, сказал Тадао. – И мне хочется, чтобы всякая гниль убиралась из этого дома. Как ты думаешь, долго ли ты протянешь, если кто-то разобьет тебе пальцы? Например, металлической линейкой? – Он поднес линейку к глазам Миюки и спросил: – Видишь ее? Или слеп, как крот, без своих стекол?
Краем линейки он тронул локоть Миюки и провел до самой ладони, сначала по рукаву, а потом по коже – оставляя глубокую белую царапину.
Миюки следил за ней расширившимися глазами. Тадао убрал линейку, и Миюки увидел вдруг, что на него смотрит Юми – лежит щекой на столе и смотрит с животным ужасом.
«Не бойся», – хотел сказать Миюки, но понял, что не может. Страх, загнанный глубоко в тело, раскрывался, как хищный цветок. От него перехватило дыхание и начали дрожать колени, путались мысли и немели губы.
– Хочешь рискнуть, Казуя? – спросил Тадао. – Хочешь проверить, смогу ли я тебя ударить? Хочешь узнать, что будет потом? Что с тобой случится, когда ты не сможешь играть в свой бейсбол?
Миюки слышал неровное, лихорадочное дыхание, смотрел на Юми, видел, что это он так дышит, что это он волнуется, но сам все больше поддавался поднимающемуся в груди ужасу.
Тадао замахнулся, и Миюки выкрикнул:
– Не надо!
Тадао тут же наклонился над ним, спросил вкрадчиво:
– Ты что-то сказал, Казуя?
– Не надо, – прошептал Миюки.
– Попроси меня, – приказал Тадао.
Миюки зажмурился, чувствуя, что вместе со страхом к горлу подкатывают рыдания, сглотнул их и выдавил:
– Прошу. Пожалуйста.
И вздрогнул всем телом, когда Тадао положил ему на голову руку и ласково взлохматил волосы.
– Вот и молодец, Казуя. Видишь, как легко было.
– Ненавижу, – смаргивая непрошенные слезы, прошептал Миюки, но Тадао его уже не услышал.
Он резко взмахнул линейкой и опустил ее так сильно, что Миюки закричал.

***

Врачу было под шестьдесят. Обрюзгший, неопрятный и, как показалось Миюки, с похмелья, он недовольно расправил рукава грязно-серого халата и буркнул:
– Что у тебя?
Миюки повертел в руках поломанную оправу и крупные осколки стекол и негромко ответил:
– Мне нужны новые очки.
Врач расхохотался так внезапно, что Миюки вздрогнул.
– Очки? Рабу? Тадао себе любимчика завел, что ли? Ты кто такой, чтобы тебе очки делать?
Миюки разжал ладони – оправа упала на пол, стекла едва слышно звякнули, – развернулся на месте и уже почти ушел, когда врач сердито позвал:
– Эй! Иди сюда!
Он достал из старого шкафа картонную коробку и высыпал на стол около десятка старых очков.
– Можешь подобрать себе. В каких будет лучше, те и забирай.
Совсем без очков хуже, равнодушно подумал Миюки и вернулся к столу.
Врач больше не обращал на него внимания, только коробку потом забрал и поставил на место. Уходя, Миюки ногой запинал свои разбитые очки в угол, но врач сделал вид, что не заметил.
– Быстрее! – прикрикнул на Миюки незнакомый раб, едва только он оказался в коридоре. – Сколько можно ждать?
Миюки даже шага не прибавил. Раб оглядывался на него, кривился недовольно, останавливался, поджидал, потом не выдержал и хотел дать подзатыльник. Миюки увернулся и так посмотрел, что раб попятился, прошипел зло:
– Я Тадао пожалуюсь.
От одного только имени Тадао Миюки затошнило. Что в этом было больше – ненависти или страха – он не знал.
…Юми плакал полночи.
Миюки спал рывками и слышал, как он душит рыдания подушкой, стараясь быть тихим, очень тихим. Иногда, просыпаясь, Миюки думал, что ему просто кажется. Пока кто-то не крикнул:
– Да замолкни ты уже!
Миюки подбросило на полке, люди под ним заворочались, кто-то проворчал:
– Совсем с ума сошли, посреди ночи-то.
И все затихло.
И плача больше не было. Наверное, Юми тоже от него устал.
Утро выдалось суматошным, незнакомый раб завел Миюки к врачу, а потом вывел в холл. Юми ушел с кем-то еще, Миюки видел его мельком, быстро завтракая.
В холле Миюки сунули в руки пластмассовое ведро, наполовину наполненное водой, и тряпку. Приказывали резко, подгоняли, и вначале Миюки никак не мог понять, чего от него хотят.
Рабы двигались бесшумно, и когда Миюки с глухим звуком поставил ведро у лестницы, они все обернулись к нему, а тот, кто командовал, возмущенно прошипел:
– Эй! Смотри что делаешь! Хозяева еще спят.
Миюки оглянулся на окно и подумал о том, что Мэй вряд ли спит. Светло же, а сегодня у него зачеты. И жеребьевка скоро. В таком напряжении невозможно долго спать.
– Двигайся давай, – толкнули его под руку с тряпкой, и Миюки послушно нагнулся, а потом и вовсе встал на колени, как остальные. Когда-то он мыл полы дома и знал, как это делать.
Холл был большой, его быстро поделили на участки, кто-то ушел на лестницу, кто-то протирал ступеньки и перила, один раб мыл пол у окна, Миюки начал под лестницей и скоро добрался до входной двери. Такими темпами уборка наверняка заканчивалась в считанные минуты.
Они встретились возле шкафа для верхней одежды и подставки для зонтиков. Один из рабов ловко протер несуществующую пыль, а еще один – дверные ручки. Остальные просто смирно стояли, и Миюки понял, что все они ждут очередного приказа. Он оглянулся на лестницу, где тот, который ими всеми командовал, зачем-то замер в низком поклоне. А потом все, кто был вокруг, вдруг рассыпались, прижались к стенам, потянули в сторону и Миюки, чья-то рука заставила его нагнуть голову.
По лестнице приглушенно застучали каблуки.
– Я не буду завтракать, – как всегда надменно сказал Мэй.
Миюки осторожно приподнял голову и посмотрел вверх. Одетый с иголочки, явно готовый к зачетам, Мэй быстрым шагом спускался по лестнице, следом за ним семенил незнакомый человек в деловом костюме.
– Передайте отцу мои извинения, – говорил ему Мэй. – Я обязательно вернусь к ужину.
– Хорошо, Мэй-сан, – прямо на ходу кланялся человек.
Мэй перепрыгнул последние три ступеньки и направился к выходу.
– Машина уже готова, – поспешно сказали ему в спину.
– Спасибо, – кивнул Мэй.
Миюки чувствовал, что его тянут к стене изо всех сил, дергают за одежду, как будто хотят спрятать. Мэй остановился рядом, и Миюки выпрямился. Мэй быстро переобулся, повел плечами, поправляя пиджак, обернулся и посмотрел в ту сторону, где стоял Миюки.
«Наверное, это все из-за очков», – уверял себя потом Миюки. Очки подобрались хорошо, Миюки думал, что уже к вечеру глаза привыкнут. Но они были старыми, в толстой оправе – он носил такие в школе, – местами поцарапанные, и Мэй мог обознаться. Потому что он точно смотрел на него, Миюки готов был поклясться в этом.
Но не увидел.

***

Миюки пришел в раздевалку совершенно вымотанный, достал форму и сел на скамейку, положив одежду на колени. Команда уже давно разминалась на поле, а Миюки опоздал, его задержали в доме, после вчерашней уборки не переставая гоняли с мелкими «подай» и «принеси».
Мэй еще не появился. Пусть бы сдал все зачеты с первого раза, думал про него Миюки. И больше не думал. Не хотел. Сжимал твердо губы и выбрасывал из головы все мысли. Получалось так себе.
Поэтому он глубоко вдохнул и поднялся. Быстро переоделся и трусцой побежал на поле. Он назначил себе несколько кругов для разминки и отбивание.
Юми юркнул в спортзал, едва только Миюки появился на поле. Склонил низко голову, как будто ему было стыдно за свою загипсованную руку, и спрятался.
Я не виноват, – в очередной раз сказал себе Миюки, но все равно – даже думать о мальчике было больно, не то что смотреть.
– Опаздываешь, Миюки! – крикнул Ширакава.
Миюки криво ухмыльнулся. Он выбрал себе биту потяжелее и подумал, что хочет проломить ею чью-нибудь голову. Справедливости ради – лысую. Но хорошо бы некоторые не лезли со своим прекрасным настроением.
Питчер для тренировок, молодой парнишка с резким крученым и высоким фастболом, нерешительно поднялся на горку, вопросительно оглядываясь по сторонам.
– Кидай! – крикнул ему Миюки.
– Кидай, – подтвердил подошедший Масатоши.
Чертов ошейник, – рассердился на колебания питчера Миюки и отправил первый мяч далеко в аутфилд.
Злость не кипела в нем, она замерзла, застыла, как тяжелый лед. Миюки отбивал подачу за подачей, не обращая внимания на то, что питчер скоро запыхался, а сокомандники нет-нет, да и поглядывали в его сторону, пока вовсе не прекратили тренироваться, чтобы понаблюдать, как он набивает триплы и хоумраны. Мячи улетали далеко, как никогда, но Миюки не следил за ними. Он замахивался широко и стремительно и в миг удара чувствовал себя самым свободным человеком на свете.
А потом появился Мэй, и Миюки, все еще решительно настроенный, с битой пошел к дагауту. Масатоши пристроился рядом и сказал:
– Отличный свинг. Я и не думал, что ты так хорошо отбиваешь. Метишь в клинапы, Миюки?
– Да, – ответил Миюки. – Хочу заткнуть тебя за пояс, Маса-сан. По всем статьям.
Масатоши рассмеялся.
«Это не смешно», – с раздражением думал Миюки.
Он опустил биту в подставку и подошел к Мэю – тот сидел на скамейке и дошнуровывал кроссовки.
– Я сдал! – похвастался Мэй, подняв вверх лицо.
– Нам надо поговорить, – сказал ему Миюки.
– Нам надо тренироваться, – ответил Мэй, выпрямляясь. – Завтра жеребьевка, через неделю первый матч. Надевай защиту и пойдем в буллпен.
Миюки не двинулся с места, поэтому Мэй, когда поднялся, почти столкнулся с ним.
– Нам надо поговорить, – медленно повторил Миюки.
Мэй легко его обошел и, хлопнув по плечу, нетерпеливо, с азартом сказал:
– Не сейчас! Пойдем в буллпен!
Только что Миюки казалось, что он переполнен яростной силой. И вдруг, в одно мгновение, он ослаб так, что пришлось опереться о скамейку.
– Маса-сан! – горланил вышедший на поле Мэй. – Я сегодня должен откидать двести подач! Посчитаешь?
Миюки развернулся и медленно окинул взглядом поле – залы, сараи, подсобки, сетку, высокие фонари. Узкие вытоптанные тропинки от дома и подъездную дорогу от ворот. Уйти отсюда было так же легко, как и расстегнуть ошейник. И в то же время – совершенно невозможно.

***

К врачу его завел Масатоши, во время короткого отдыха.
– Что с твоими очками? – хмуро спросил он, когда они оба прервали бег и уселись на траву возле сетки.
Миюки дернулся было, но потом подумал, что очки все равно надо новые, поэтому через силу ответил:
– Разбил.
– Мэй… – начал Масатоши.
– Он слишком занят, – перебил его Миюки.
Еще совсем недавно разбитые очки не были проблемой. И уж точно они не были проблемой Мэя.
Все поменялось слишком резко, но Мэй упорно закрывал на это глаза, и подойти к нему, чтобы о чем-то попросить, у Миюки не получалось. Мэй верил, что Миюки все еще может что-то решать в своей жизни, распоряжаться временем, поступать по собственному желанию. Достать откуда-то новые очки. Мэй все еще верил, что у Миюки есть свобода, и не признавал, что это всего лишь иллюзия. Миюки и сам не мог до конца в это поверить.
Он старался поменьше думать, будучи на поле, побольше ненавидеть, стоя на коленях в складской у Тадао, и спать крепким сном уставшего человека. И чтобы ни одна крамольная мысль не будоражила его душу. Он не хотел думать о том, что когда Мэй поймет, как сильно Миюки на самом деле зависит от него, все тут же закончится.
«Пусть уж Масатоши, – думал Миюки, ступая за ним следом. – Хотя как же стыдно…»
На место командного врача взяли студента, как и говорил когда-то Мэй. Но Масатоши все равно остановился перед его кабинетом, окинул Миюки задумчивым взглядом, потом предупредил:
– Ничего мне не говори!
И повязал ему на шею широкий носовой платок, тщательно спрятав ремешок.
«Наверное, – подумал Миюки, старательно отводя взгляд в сторону, – мне стоит быть благодарным, Маса-сан. А я готов тебя возненавидеть».
Очки сделали уже на следующий день. И обычные, и спортивные. Миюки решил оставлять их в раздевалке, а в дом приходить в старых, тем более, что после жеребьевки времени на этот самый дом практически не будет. Мэй всей команде обещал тяжелые тренировки, и Миюки заранее этому радовался.
Утром Масатоши и Мэй отправились на жеребьевку. Миюки думал, что его снова отправят драить полы, раз тренировка откладывается, да и Кайсаки с Юми не торопились, проснулись позже, позавтракали вместе с остальными. Но кто-то крикнул:
– Казуя! На выход! Быстро на поле!
Миюки не доел рис, оставил на столе посуду и выбежал из столовой.
Вначале он думал, что что-то случилось. Но потом он добежал до пустого поля, замедлил шаг, дошел до калитки, а когда услышал взрыв хохота из спортзала, направился туда.
– Миюки! – крикнули ему, когда он остановился у дверей, не решаясь заходить.
– Где ты ходишь? – недовольно поморщился Ширакава.
Он сидел на матах рядом с Карлосом, слишком интимно прислонившись к его плечу.
Карлос Миюки подмигнул и улыбнулся. В зале собралась, наверное, вся команда, все двадцать человек, они возбужденно гудели, волнуясь и ожидая.
– Жеребьевка началась! – воскликнул Йошидзава и помахал Миюки рукой. – Заходи быстрее, будем ждать!
Ямаока подвинулся на матах, освобождая Миюки место.
Они сгрудились вокруг маленького телевизора – обычно он стоял в подсобке в старой коробке, и Миюки думал, что он нерабочий. Но нет – пусть и с помехами, но изображение все-таки было четкое.
– Открытие ты пропустил, – сказал Ямаока и подкрутил звук. – Зато сейчас начнут вызывать команды.
Миюки сел на маты рядом с ним.
Мэя и Масатоши показали практически сразу, Инаширо была одной из команд-претендентов на титул, и телевизионщики уделяли ей очень много внимания.
– А вот и Сейдо, – сказал кто-то за спиной Миюки.
Миюки почувствовал, как дернулось что-то в груди, когда на небольшом экране показались лица тренера, а потом клинапа Сейдо.
Если бы не суд, Миюки ждал бы результатов жеребьевки совсем с другой командой.
…Капитан и клинап Сейдо, Юуки Тецуя, вытянул первую игру с Инаширо. Даже на небольшом экране было видно, как в предвкушении расцветает Мэй, а Масатоши сурово смотрит из-под насупленных бровей.
Юуки Тецуя, вспомнилось Миюки, правша, результативность отбивания повыше, чем у Масатоши. В прошлом году он отбил подачу Мэя.
– Вот так повезло! – протянул Ямаока.
– Это будет интересно, – сказал Ширакава.
– У них нестабильная питчерская ротация, – произнес Миюки.
– Тамба и Каваками, – кивнул Ямаока.
– В этом году они взяли еще двух питчеров, сразу после школы, интересные ребята, – отозвался Миюки, и все вдруг притихли. Миюки оглянулся, его внимательно слушали, он кивнул и продолжил: – Левша с уникальной формой подачи и правша с силовым фастболом. Еще не до конца обученные, но Катаока уже выпускает их в матчах, пытается натренировать побыстрее.
– А еще в Сейдо играет знаменитый Такигава.
– Да, он выжмет из питчеров все, что только возможно.
– Опасный соперник? – спросил Ширакава.
– Безумно, – улыбнулся Миюки и посмотрел прямо на него. – Не вижу в нашей группе никого более опасного и интересного.
Наверное, они впервые сошлись во мнении, и Ширакава, вместо того чтобы, как обычно, презрительно скривиться, вдруг легко улыбнулся в ответ.

***

Жизнь Миюки поделилась на три части. Ночь – когда он просто спал. Утро и вечер – когда ошейник слишком крепко сжимал горло, и день – когда Миюки его почти не ощущал, так, рывками, успешно отгоняя от себя все посторонние мысли.
Эти части сменяли друг друга, и Миюки знал, что закончится что-то одно – и обязательно наступит другое.
Была еще одна часть, не ночь и не день, не сон и не бодрствование. Наваждение, всплеск, жар. Ласка, нежность, трепет. Она обрушивалась на Миюки всегда внезапно и так же вдруг – отступала. Миюки выкидывало назад, в ночь-утро-вечер, и каждый раз ему казалось, что он потерял Мэя навсегда.
Именно поэтому он отчаянно цеплялся за него, впитывая, запоминая каждое его прикосновение, жесткое желание и горячечные стоны. А потом – умиротворение и сумрак спальни, ощущение мягких волос под пальцами и теплого дыхания у плеча.
– Ты хотел о чем-то со мной поговорить? – спросил Мэй сонно.
Да, днем. Или утром? А может вечером? Но точно не сейчас. Он не хотел расставаться с теплыми объятиями и попытался отодвинуть от себя ставшую уже привычной тревогу.
– Можно, я останусь на ночь? – вырвалось вдруг.
– Тебе что, спать негде? – удивленно спросил Мэй и даже голову поднял. – Завтра тяжелый день, нам с тобой надо выспаться.
Миюки осторожно погладил его по волосам, медленно просыпаясь, ощущая, как теплое безвременье опрокидывается, а ему на смену приходит душный вечер.
– Что будет, – спросил он глухо, – если я не смогу играть?
– Что значит – не сможешь? – Мэй сел на постели. – Мы с тобой станем лучшими в этом году!
– Например, травма, – сказал Миюки.
– Не накаркай!
– Как долго ты ждал игры с Сейдо? – спросил Миюки.
– Как будто ты не ждал! – фыркнул Мэй.
– Я хотел сыграть не против них, а вместе, – признался Миюки.
– Кому ты нужен, кроме меня! – разозлился Мэй.
Миюки опустил руку на край кровати.
– Они меня пригласили ровно за день до суда.
Миюки не хотел об этом говорить, и уж точно он не хотел говорить об этом Мэю. Но сорвалось, и голос тоже сорвался, и горло перехватило.
Мэй тяжелой тенью выпрямился на кровати, а потом навис над Миюки и положил руку ему на шею.
– Тогда хорошо, что я тебя купил и ты теперь мой, – жестко сказал он. – Ты с самого начала должен был играть в моей команде, а не смотреть на другие. В Сейдо нет достойных тебя питчеров. Наша команда – лучшая!
– Конечно, лучшая, – сдавленно прошептал Миюки. Как хорошо, что в комнате не горит свет, и шторы плотные, и луна неяркая, и Мэй не видит его лица. – Что может быть прекраснее, чем игра против самого сильного противника? Против тебя?
Мэй сжал пальцы, и Миюки задохнулся, вскинул руки, но тут же опустил.
Мэй немного ослабил хватку, и Миюки ртом глотнул воздуха.
– Ты будешь играть в бейсбол со мной, Казуя, потому что я так хочу. И не смей травмироваться. Потому что иначе… иначе… я продам тебя, вот что! Ты мой раб, и я могу продать тебя в любой момент!
Миюки несильно ударил по его руке, и Мэй, потеряв опору, чуть не свалился лицом в кровать. Миюки выбрался из-под него, встал, собрал свою одежду, молча оделся и вышел. Мэй его не окликнул.

***

Неделя перед самым матчем пролетела мгновенно, как в школе. Миюки поднимался слишком рано и просыпался уже на скамейке в ожидании Кайсаки, переделав на пару с Юми кучу работы. День сгорал в тренировке, а в перерывах, когда они всей командой прятались от жаркого солнца в спортзале, разговоры сами собой переходили на Сейдо. И Миюки легко включался в обсуждение, на пару с Масатоши и аналитиком команды выстраивая будущую стратегию. Они могли проговорить час, а то и больше, и Миюки, чувствуя всеобщее уважение, забывал, что у него на шее тонкий рабский ремешок.
Навсегда забыть, правда, не получалось. Тадао напоминал каждый вечер. Но и к этому Миюки стал привыкать, а однажды стоял на коленях и задремал, прислонившись лбом к стене. Тадао не поленился, встал из-за стола и огрел его линейкой по шее. Не сильно, но яркая полоса красовалась весь следующий день. Мэй ее заметил, когда они отдыхали после обеда, подошел к Миюки и провел по следу пальцем. Миюки замер под его прикосновением, и Мэй быстро опустил руку.
Аналитик принес видео тренировочной игры Сейдо и Сенсен, и теперь каждый день у Миюки с Мэем заканчивался одинаково. Они сидели на диване, Мэй напряженной спиной прижимался к Миюки и смотрел, не отрываясь, как подают питчеры Сейдо, как отбивают беттеры, как Такигава и Катаока командуют остальной командой – и все это происходит слаженно, как будто Сейдо – это не двадцать игроков, а единое существо.

***

За день до матча команду лихорадило. Ожидание игры становилось невыносимым. Мэй с утра погнал себя вдоль ограды неторопливым, выматывающим бегом. Бьющие устроили серьезные соревнования на количество триплов и дабблов. Прерывать их было нельзя, чтобы не потерять настрой на предстоящую игру, зато требовалось постоянно следить и сглаживать любые намеки на конфликты. Масатоши идеально с этим справлялся.
Миюки охватила нервозность еще вечером, когда Тадао начал по своему обыкновению втирать ему о том, что игра не вечна, зато рабство – это точно до конца жизни. Он плохо спал, а придя на поле после завтрака, понял, что забыл в раздевалке очки.
Масатоши тоже нервничал. Он рассеянно поздоровался с Миюки и какое-то время не мог сообразить, что ему поручить. Если бы не завтрашняя игра, Миюки подумал бы, что что-то случилось.
– Твои очки, – сказал Масатоши. – Снова разбил?
Миюки тронул дужки и вспомнил, что слишком спешил и не поменял свои домашние очки на тренировочные.
– Забыл, – ответил он.
Масатоши кивнул ему и отвлекся на поле. Миюки побежал в раздевалку, раздумывая, что будет сейчас для него лучше – бег вместе с Мэем или прицельное отбивание.
Он слишком резко распахнул свой шкафчик, дверца ударилась о соседнюю. Миюки придержал ее, нащупывая на верхней полке футляр с очками. Может, он так бы и ушел, но от удара дверца соседнего шкафчика приоткрылась. Миюки хотел закрыть ее, поднял голову удостовериться, что ничего не упадет, и увидел конверт.
Он смотрел на него, казалось, целую вечность.
Большой конверт в широкую синюю полоску. Миюки знал, что на лицевой стороне, там, где обычно пишут адрес, будет стоять большая круглая печать.
«Это не мое дело», – подумал он сначала.
Пусть даже он и знал, что в таких конвертах приходят официальные судебные письма, но именно это вряд ли касалось Миюки. «Верно?» – подумал он с неожиданной беспомощностью.
Шкафчик принадлежал Масатоши. Масатоши сегодня волновался, но завтра же игра. Или он волновался не поэтому?
Миюки вытянул конверт и подержал его в руках. Уже распечатанный, Масатоши его прочитал.
У Миюки подрагивали пальцы, когда он все-таки достал само письмо – ослепительно белую, плотную, тяжелую бумагу. Он хотел было положить конверт обратно на полку, но промахнулся, и конверт слетел на пол, прямо ему под ноги. Миюки не стал его подбирать. Он развернул письмо и начал читать.
«…на ваш запрос отвечаем…»
«…лишен прав в судебном порядке и выставлен на общественные торги…»
«…торги не состоялись по причине…»
«…самоубийство…»
«…смерть наступила в результате асфиксии…»
Лист бумаги колотился в руках Миюки, и он никак не мог его дочитать. Или понять. Или и то и другое.
А потом руки ослабли, и лист скользнул вниз. Миюки показалось, что он точно так же падает, кружится и падает на пол, в одно мгновение лишенный всех сил. Он выставил перед собой руки и повалился на шкафчик, цепляясь за вещи Масатоши и вываливая их на себя.
Он ударился коленями о пол, посмотрел вниз, на белый лист под ногами – он был весь испещрен ровными иероглифами, но Миюки видел только одно-единственное имя. Когда-то давно, начиная учиться, он старательно выводил его в тетрадках. Ему казалось, что оно пахнет машинным маслом, тяжелой работой, скупой улыбкой.
Миюки стоял на коленях, вцепившись в края открытого шкафчика, и дышал глубоко и тяжело.
«Умер, – думал кто-то в его голове. – Умер-умер-умер».
А потом этот кто-то полузадушенно закричал, заскулил, слабо, на одной ноте, но у Миюки живот свело от этого крика. Он скорчился, обхватил себя руками и попытался попросить:
– Не надо, замолчите, пожалуйста.
И понял, что это кричит он сам.

***

На самом деле он даже не заплакал. Глаза остались сухими, их пощипывало, и Миюки иногда снимал очки и крепко зажмуривался.
Масатоши молча сидел на полу рядом с ним. В раздевалке стояла тишина, только с поля доносились звуки тренировки. Миюки нестерпимо хотелось ее нарушить, но он никак не мог подобрать слова.
– Прости, – сказал Масатоши глухо.
Миюки вдруг стало смешно, он фыркнул, а потом беззвучно рассмеялся, закрыв лицо ладонями. Наверное, со стороны это выглядело как истерика.
– Разве ты виноват?
– Я мог выкинуть это чертово письмо, – сказал Масатоши.
– Действительно, – с сарказмом произнес Миюки, – зачем мне знать, что мой отец умер? Господин прав, плохие новости могут подорвать способность раба хорошо играть.
Масатоши судорожно вздохнул, но промолчал.
Миюки откинулся спиной к шкафчику.
– Не отстраняй меня от игры, пожалуйста, – сказал он спокойно. – Ты можешь заменить меня в любой момент, но поверь – нет повода для беспокойства. Я ведь почти не знал его, – признался он. – Мы не общались последние полгода, да и раньше тоже – не особо. Он все время работал, и я был сам по себе. Мне жаль, что он так закончил.
– Ты знаешь, за что его... вас?
– Понятия не имею. И у меня ощущение, что никогда и не узнаю. Надо мной даже суда как такового не было. Я не свидетель и не обвиняемый, я сын преступника. Его наказание просто отрикошетило по мне. Вот и все.
– Но если ты не виноват, то может быть, есть еще надежда?
– Нет, – ровно сказал Миюки. – Чтобы официально изменить мой статус, нужно менять всю систему. А это нереально.
Масатоши больше ничего не спрашивал, сминал в руках злосчастное письмо, а Миюки думал о том, что отец нашел свой выход. Когда ты мертв, ты никому не принадлежишь.

***

Стадион был огромен. Выйдя из автобуса, Миюки остановился и запрокинул голову. Стены взлетали вверх, флаги клубов бились на ветру, реклама яркими пятнами взрезала камень.
Кто-то из команды хлопнул Миюки по плечу:
– Первый раз, да?
Наверное, стадион Кошиена выглядел таким же потрясающим, подумал Миюки. Жаль, что он на него так и не попал.
– Ребята, берем вещи и идем в раздевалку! Не отставайте!
У багажника стоял Кайсаки, вытягивал сумки и сгружал их на землю. Миюки подошел вместе со всеми, Кайсаки сделал вид, что не заметил его. Сумка Миюки стояла глубоко в багажнике, и Кайсаки не торопился ее доставать.
Миюки встал с ним рядом и начал помогать. Кайсаки испуганно дернулся, огляделся по сторонам и прошипел:
– Я сам!
Миюки достал свою сумку и еще одну, а потом ответил:
– Как хочешь.
Кайсаки шел в раздевалку вместе с ними, нес минеральную воду на всех, потом суетился в дагауте, пока все переодевались. А разложив все по местам, часто кланялся и уходил. Мог бы и не кланяться, думал Миюки, застегивая защиту, все равно на раба никто внимания не обращал.
В дагауте напротив точно так же собиралась команда противника. Один из питчеров Сейдо уже бежал к буллпену и громко зазывал хоть кого-нибудь в помощь.
Масатоши остановился рядом с Миюки и точно так же, как и он, проследил за питчером глазами.
– Савамура, – сказал он.
Решительным шагом к ним приблизился Мэй.
– Противник уже вовсю готовится! – воскликнул он. – Где мой кетчер? Почему мы еще не в буллпене?
– Желаешь быстрее? – насмешливо спросил Миюки и кинул ему наколенники.
Мэй поймал их и, сверкнув улыбкой, стремительно опустился перед ним на корточки.
– Давай я тоже помогу, – сказал Масатоши.
Миюки раскинул руки и расставил ноги, позволяя им затянуть все шнурки и защелкнуть застежки.
На табло начали выводить составы команд.
– Стартовым идет Тамба, – прокомментировал Масатоши.
– Смотрите-ка, Фуруя на месте аутфилдера, – оглянулся на них Йошидзава. Он уже схватил биту и, уложив ее на плечи, делал повороты корпусом, разминаясь, а заодно следил за табло.
– Ну вот! – огорченно воскликнул Мэй. – А я хотел, чтобы он был на горке!
– Будет, – ответил ему Масатоши, а потом вдруг нахмурился: – Что-то случилось?
Широким шагом к их дагауту шли судьи.
– Харада-сан, – поздоровался один из них, снял бейсболку, легко поклонился. Масатоши вышел из дагаута и ответил на приветствие. – Меня зовут Накай. Я представляю Национальную федерацию бейсбола Японии.
Масатоши поклонился еще раз.
Накай держал в руках папку с документами. Он открыл ее, достал лист бумаги и повернул к Масатоши.
– Это ваш список команды? – спросил он.
В дагауте притихли. Мэй пробрался вперед и встал рядом с Масатоши.
– Это наш список команды, – настороженно подтвердил он. – Какие-то вопросы?
Накай бросил беглый взгляд на Миюки, посмотрел на Мэя и уточнил:
– Нарумия-сан, не так ли?
Он снова искоса взглянул на Миюки, с любопытством и брезгливостью. Миюки непроизвольно вцепился в ремешок на шее, тут же отпустил его, но было поздно – все судьи, как по команде, уставились на него – с недоумением и даже негодованием.
– У вас в команде новый игрок, – объяснил Накай. – Номер двадцать один, Миюки Казуя.
– Да, – кивнул Мэй.
– Позвольте нам посмотреть его документы.
– Что?! – воскликнул Мэй.
Накай прямо посмотрел на Миюки. В его взгляде не было угрозы, но Миюки ощутил, как вокруг него колыхнулся воздух и вся команда, как один, вдруг придвинулась к нему.
– Зачем? – спросил Ширакава.
– Какая вам разница? – вклинился Йошидзава.
– Миюки Казуя официально состоит в нашей команде, – спокойно сказал Масатоши, своим низким голосом заставляя всех вокруг замолчать. – Мы выполнили все необходимые процедуры.
Накай протянул ему список:
– В вашей команде действительно зарегистрирован игрок по имени Миюки Казуя. Но у нас нет никаких доказательств того, что такой человек существует. Вы можете предъявить нам его паспорт?
– У меня есть купчая, – сказал Мэй.
– Это не его документ, а ваш.
Мэй молчал, лицо у него покраснело от гнева.
– Давайте начистоту, Нарумия-сан, Харада-сан, – понизив голос, сказал Накай. – Лично я не вижу никаких преград для игры вашей команды именно в таком составе. Но давайте подумаем о другом. Вы выводите на поле собственность, а не человека. Вы создаете прецедент. Если федерация позволит это вам сейчас, она вынуждена будет позволить это и другой команде. Вы желаете, чтобы бейсбол превратился в гладиаторские бои?
Мэй высоко задрал подбородок, и было понятно, что ему плевать и на прецедент, и на федерацию, и на гладиаторов. Накай поджал губы и неприязненно предупредил:
– Вы можете выставить своего… раба на игру, но в этом случае нам придется засчитать техническое поражение. Надеюсь, мы поняли друг друга.
Миюки подумал о том, что как бы ни сложилась игра, начало поражению уже положено. Он украдкой оглянулся, но никто не смотрел на него, и Миюки почувствовал себя совсем неуютно.
Мэй опасно молчал, плотно сжав губы и глядя прямо на Накая. Такой его взгляд было сложно выдержать, но Накай справлялся. Наверное, не первый год судит бейсбольные матчи.
– Маса-сан! – резко приказал Мэй. – Надевай защиту.
Все было понятно, еще когда только Накай шел к их дагауту. Но почему-то именно сейчас Миюки стало по-настоящему плохо. Он положил на скамейку маску, а потом сел сам и начал расстегивать наколенники.
– Мы меняем игрока, – деловито говорил Мэй. – Номер два, Харада Масатоши.
– Благодарю вас, Нарумия-сан, – поклонился ему Накай. – Простите, что нам пришлось обратить внимание на это недоразумение. Вы же понимаете…
– Да, – откликнулся Мэй. – Я все прекрасно понимаю.
Едва судьи отошли от дагаута, Мэй взял со скамейки свою перчатку, сказал:
– Маса-сан, я жду тебя в буллпене. Всем остальным – разминаться.
Он убежал, Масатоши поспешно застегивал на себе защиту, на ходу бросил Миюки:
– Поговорим после игры.
Другие тоже покинули дагаут, как будто находиться рядом с Миюки им было неловко или стыдно.
Миюки вернулся в раздевалку, переоделся, сложил в сумку форму, посидел на скамейке.
На стадионе объявили построение. Миюки поднялся, закинул на плечо сумку и пошел к автобусу.
Водитель курил, сидя на ступеньке. Кайсаки утрамбовывал мусор в пакет. Когда Миюки подошел, он поднял голову, недоуменно посмотрел на него, а потом понял. У него засветились глаза от радости, и он – ломко от едва сдерживаемых эмоций – спросил:
– Что? Наигрался?
Миюки не ответил, наклонился, чтобы поставить сумку в багажник, а когда выпрямился, Кайсаки швырнул ему в лицо пакет с мусором.
– Давай! – приказал он. – Отнеси в контейнер! И побыстрее, нечего отлынивать!
Миюки поймал пакет и четко осознал, что его ждет по возвращении. Тадао обрадуется не меньше Кайсаки. Да он его просто уничтожит.
– Что стоишь? – прикрикнул Кайсаки.
Какое неприятное у него лицо, подумал Миюки. Злое, лживое, рабское.
Стадион вдруг зашумел так громко, что даже Кайсаки поднял голову, а водитель – тот вообще бросил сигарету и потянулся за приемником.
– Наш Мэй-сан на горку вышел, – гордо сказал он сам себе.
А что если попробовать сыграть на чувствах Мэя, подумал Миюки. На страсти и привязанности. Может, тогда Тадао не тронет его?..
Ему тут же стало мерзко от самого себя. Он пошел к ближайшему контейнеру, выкинул пакет и тщательно вытер о штаны вспотевшие ладони.
Есть еще один выход, подумал он. Найти веревку легко, в туалете высокая лампа и крючок…
«Боже мой, о чем я только думаю?» – воскликнул он мысленно.
– Я Миюки Казуя, – прошептал он сам себе, – и мне плевать, что так больше никто не считает.
Ремешок расстегивался легко, Миюки свернул его кольцом и выбросил в контейнер следом за пакетом.
– Вот и все, – сказал он и заклинанием повторил: – Все.

***

Пол был уложен маленькими квадратными плитками, Миюки иногда принимался ощупывать их, водил пальцами по влажным желобкам-стыкам и постоянно натыкался на углы. Стены стояли слишком близко друг к другу, Миюки не мог толком ни свернуться на полу, ни выпрямиться. Он подтягивал к груди колени и со всех сторон упирался в стену. А когда он пытался подняться во весь рост, то ударялся головой в неотличимый от пола потолок, все такой же – в длинных желобках между холодными квадратиками плитки.
От холода Миюки постоянно трясло.
С него сорвали всю одежду, прежде чем затолкать в эту душегубку, и холод проникал через обнаженную кожу до самых костей. Приступами накатывала лихорадка, и тогда Миюки слушал, как стучат у него зубы. Он пытался ругаться, но прикусил язык, поэтому поддавался сильной дрожи и крепко сжимал губы, упирался ладонями в пол или в стену и глухо стонал.
Судя по боли, у него могли быть сломаны ребра. Полиция перехватила его сразу за стадионом, Кайсаки быстро на него донес. Миюки помнил то горячее отчаяние, с которым отбивался от них, и безысходность, когда понял, что его не отпустят.
Полицейские не пожалели дубинок, колотили со всей силы, даже когда он повалился на землю. Статья сорок четыре, всплывало у Миюки в памяти, когда он корчился на земле, пытаясь закрыть лицо. Любой свободный нес ответственность за ущерб, нанесенный чужому имуществу, исключая случай, когда имущество само оказывало сопротивление. Они имели право забить его насмерть, но Миюки сжимал зубы и не просил о пощаде.
Как легко быть мужественным, если у тебя реальный враг, думал Миюки, пытаясь сесть на холодном полу. Слишком больно – и он снова съезжал вниз, где холод, казалось, обгладывал его кости.
Время превратилось в туман, и Миюки потерялся в нем, ему казалось, что он уже вечность колотится в этой могиле. Изредка всплывала мысль про Мэя – Мэй же не мог оставить его одного навечно? Миюки старательно гнал ее от себя, потому что стоило только подумать – и он неизбежно приходил к одному ответу: мог.
Интересно, сколько ранов он сдал? Сколько дней будет думать только о проигрыше? И будет ли думать о чем-то еще – кроме бейсбола?
И тогда накатывала такая тоска, что Миюки начинал задыхаться. Он вцеплялся пальцами в новый ошейник – жесткий, широкий, без застежки, из грубого куска кожи, рвал его на себе, пережидая приступ удушья.
Сразу после того, как его приволокли в комнаты рабов, кто-то быстро сшил края ошейника прямо на нем, и расстегнуть его уже было невозможно.
Тадао выглядел взволнованным, посылал рабов с разными поручениями, а Миюки повалили на пол и держали в несколько рук, потому что он все еще пытался вырваться.
Кто-то прибежал и, запыхавшись, выпалил:
– Молодой хозяин велел делать все как обычно!
Тадао выдохнул громко и торжествующе, переспросил:
– Ты уверен? Повтори слово в слово, что он сказал!
– Так и сказал – поступайте, как всегда.
Миюки перестал дергаться, Тадао присел перед ним на корточки и заглянул в лицо. Пусть Миюки и был уже без очков, но с такого близкого расстояния запросто разглядел, что Тадао сияет от радости.
– Ну что, Казуя? – спросил он. – Я же говорил тебе, что однажды все закончится, вот это время и пришло. Зачем ошейник снял, дурачок?
Миюки дернулся изо всех сил, вырвал руку и попытался достать Тадао, но тот отпрянул, поднялся и коротко приказал:
– В душегубку его!
Четыре стенки, пол и потолок, среди которых было не разогнуться – поначалу Миюки думал, что выдержит. Боль притуплялась остатками возбуждения, отголосками прерванной свободы. Это потом уже она надавила на него и заставила орать сквозь стиснутые зубы.
А тогда Миюки был полон решительности справиться. Он берег свои силы и, ощупывая стены вокруг себя, пытался лечь. На полу он нашел вцементированную решетку, а когда через некоторое время глухо загудели стены, понял, зачем она здесь.
Вода хлынула с потолка потоком. Миюки обдало не просто холодом – а ледяной стужей. Вода обрушилась ему на спину и разбилась на колкие брызги. Миюки подскочил от неожиданности, почти встал и ударился о потолок. Ноги утонули в воде по щиколотку. Было темно, холодно и страшно.
Вода схлынула так же внезапно, как и пришла. Сипела, заглатываемая сливным отверстием под решеткой. Миюки в нелепой позе шарил руками по стенам и потолку, кашлял и не мог заставить себя опуститься на пол.
Вода приходила еще не раз. Когда где-то за стенами гулко включался генератор, Миюки начинал метаться в бесполезных поисках укрытия. От холода у него очень скоро начался кашель, покалеченные ребра болели, дрожь не унималась, кожаный ошейник намок и потяжелел, неприятно стягивая горло. Миюки бился под колючими струями воды в каменной клетке, ощущая, как сводит тело и каменеют губы, а потом хватал ртом воздух и просил:
– Хватит-хватит-хватит.
И думал – может, правда? И это действительно конец?

***

После полнейшей темноты тусклый свет коридора ослепил. Его выволокли за руки, Миюки сипло закричал от вспыхнувшей в груди боли, его уронили на пол, и он, обняв себя за плечи, попытался хотя бы уползти. Тело не слушалось, дрожь сковывала все движения.
Его бесцеремонно развернули, Миюки осознал, что над ним стоит врач только после того, как тот что-то ему вколол.
– Вечером еще покажешься, – бросил врач равнодушно. – А пока полежи здесь, скоро оклемаешься.
Кто-то принес Миюки холщевые рубаху и штаны и кинул ему перед самым носом. Как и обещал врач, лихорадка отпускала. Зато сердце заходилось так, что казалось, стучит под горлом. Наверное, доза была большой или врач намешал всего и сразу.
Через какое-то время Миюки сумел сесть, подтянул к себе одежду, прикрыл пах штанами и надел рубаху. Боль в груди стала терпимой, сердце успокоилось, дыхание выровнялось.
Кто-то подошел к нему, заслонил свет, Миюки поднял голову и посмотрел вверх.
– Твои очки, – сказал Кайсаки. – Ты уронил их на стадионе.
Миюки протянул руку и промахнулся, схватив воздух. Кайсаки тихо выругался, поймал его ладонь и вложил в нее сложенные очки.
Миюки не стал его благодарить, и Кайсаки еще немного попереминался с ноги на ногу и ушел.
Воровато оглядываясь по сторонам, приходил Юми.
– Как ты, Казуя? – шептал он.
Миюки не хотел с ним говорить. Он поднялся, держась за стену, оттолкнул Юми, когда тот подхватился помогать, и сам надел штаны. Кожа уже высохла, а в одежде впервые стало тепло. Миюки прислонился к стене, откинул назад голову и немного расслабился.
– А! Казуя! – довольно воскликнул подошедший Тадао. Юми тут же упорхнул испуганной птахой. – Приходишь в себя? Это хорошо. Тебя молодой хозяин позвал. Будешь идти к нему, хорошенько подумай, как перед ним извиняться, спрячь свою гордыню, слышишь?
Миюки оттолкнулся от стены и, глядя строго вперед, прошел мимо Тадао.

***

В комнате Мэя стоял полумрак. Плотные шторы едва пропускали свет, в углах притаилась темнота, а стоило Миюки закрыть за собой дверь, как он сам оказался черной тенью, накрытой тьмою.
Мэй сидел на кровати и не двигался. Когда у Миюки привыкли глаза, он смог разглядеть его согнутую фигуру. Мэй с ногами забрался на край кровати, обнял колени и мрачно смотрел то ли на вошедшего Миюки, то ли просто перед собой. За его спиной прятались очертания скомканного одеяла.
В комнате был полный беспорядок. Возле окна блестели осколки посуды, опрокинутый журнальный столик ощетинился короткими ножками. Миюки шагнул вперед и чуть не споткнулся о вздыбленный ковер. Он посмотрел под ноги и увидел белеющие тетради – распахнутые конспекты и книги, разбросанные по полу. Чуть дальше отсвечивали кривые осколки зеркала на перекошенной дверце шкафа, вещи были вывалены на пол большой грудой.
Миюки сглотнул и понял, что ему страшно. Хотелось бы списать бешенство Мэя только лишь на пропущенные раны, но никогда раньше он не позволял себе такого разрушительного гнева.
Мэй заговорил внезапно, хрипло, как будто перед этим долго кричал:
– Маса-сан сказал, что ты не пришел на тренировку.
«Странно, – подумал Миюки, – я слышу его, но не понимаю». Тренировка? Мэй сказал – тренировка? После всего этого – еще и тренировка?
Мэй выпрямился на кровати и сердито сказал:
– Думаешь, что раз тебя не пустили на игру, то ты можешь прогуливать? Ты должен был отдохнуть и вернуться на поле. А ты где был?
Миюки подумал о холодной воде и скользких стенах, о пустом коридоре и небрежности врача.
– И что ты застыл у входа? – недовольно спросил Мэй. – Подойди ближе.
Миюки послушался. Ребра ныли от каждого движения и даже просто от вдоха, и он прижал одну руку к груди, унимая боль.
Мэй вдруг вскинулся на кровати, встал на колени, потянулся к изголовью и щелкнул выключателем. Миюки остановился, заслоняясь от света.
Мэй молчал, и Миюки бездумно прятал лицо за рукой и хотел, чтобы это неожиданное мгновение покоя не заканчивалось подольше.
– Казуя, – произнес Мэй.
Его голос практически сел, жестко, как наждачкой, прошелся по нервам, и Миюки вздрогнул, непроизвольно сжимаясь.
– Посмотри на меня, Казуя, – попросил Мэй.
Миюки медленно опустил руку. Он честно старался посмотреть на Мэя, но, кажется, вся его храбрость была смыта недавней холодной водой.
– Сними рубашку, Казуя, – ровно приказал Мэй.
Миюки почувствовал, что его мутит.
«Не надо, – молча взмолился он. – Пожалуйста. Только не ты, только не сейчас».
Непослушными пальцами, очень медленно, он взялся за низ рубахи и потянул вверх.
Он так долго отодвигал от себя это понимание, прятался за холодом и страхом, что теперь оказался не готов его принять.
Миюки не мог играть, бейсбол больше не связывал их ниточкой, как раньше.
И оставалось только тело.
Не осмеливаясь ослушаться, он стянул рубаху через голову, сложил вдвое и аккуратно повесил себе на согнутый локоть.
«Теперь одно из двух, – подумал Миюки покорно, ненавидя самого себя за такие мысли. – Или тебе нравится избитое тело, и тогда я еще могу надеяться на какое-либо существование. Или же нет».
– Подойди, – сказал Мэй.
Миюки шагнул вперед, почти упираясь в кровать.
Мэй молчал. Миюки стоял, опустив голову и прикипев взглядом к мелкому невнятному рисунку на сбитой простыне.
Мэй молчал и даже не двигался. Мрачно смотрел на него. Не в лицо, нет, зря Миюки боялся. Мэй смотрел на синяки, сжимал крепко губы, непроницаемо думал о чем-то.
Ему не нравилось.
У Миюки задергались губы от нового унижения. Он почувствовал себя оскверненным, навечно грязным, настолько, что уже точно нечего было терять. Саднило горло, саднило в груди, сердце заходилось от озноба. Все кончено, ведь так?
– Присядь, – сказал Мэй.
Миюки опустился на колени.
Мэй сел на кровати, подогнув под себя ноги, а потом обхватил Миюки за затылок и потянул на себя, укладывая головой на колени. Очки мешали, Мэй их снял и отложил в сторону.
Миюки напрягся, когда Мэй дотронулся до его шеи, подергал широкий ошейник.
– А где застежка? – спросил он.
– Так… зашили, – ответил Миюки.
– А!.. – протянул Мэй и с шеи опустил руку Миюки на плечо.
Миюки мгновенно затрясло, он громко вобрал в грудь воздух. Мэй резко отдернул руку и уперся крепко сжатыми кулаками в кровать по обе стороны от себя.
– Мне кажется, – медленно произнес Мэй, – что ты устал.
И потянул Миюки в постель.
У Миюки перехватило дыхание и ослабло тело.
– Двигайся на подушку, – приказал Мэй, и Миюки послушно лег и повернулся на бок.
Мэй лег рядом, лицом к лицу. Миюки обреченно ждал, тело казалось больным и тяжелым, тоскливо сжималось сердце. Но Мэй не двигался, просто лежал и смотрел на него. Потом сказал:
– У тебя разбита бровь.
Миюки поднял сжатые кулаки и показал сбитые костяшки пальцев.
– Да, – сказал он, – я вчера дрался.
Мэй дернулся, и Миюки тут же ударило ужасом – пот не просто выступил на коже, а покатился крупными каплями между лопаток, охлаждая воспаленную кожу.
Точно, он вчера дрался, со свободными, это статья, Мэя могут засудить, надо что-то с этим делать… Миюки начал лихорадочно вспоминать, что они учили на основах права, и пропустил тот момент, когда у Мэя вдруг исказилось лицо.
– Где ты был? – спросил Мэй.
Миюки облизнул губы, не в силах отвести от него взгляд.
– Где ты был этой ночью? – крикнул Мэй и приподнялся.
Миюки шевельнул губами, но не смог выдавить ни звука. Он чувствовал, что у него самого перекашивается лицо и что-то мокрое заливает щеки. Он зажмурился от беспомощности.
Кровать тряхнуло, когда Мэй сорвался с места. Миюки распахнул глаза от изумления.
– Жди меня! – крикнул Мэй от дверей.
Свет из коридора на короткое мгновение высветил царящий в комнате разгром. Потом дверь захлопнулась, и Миюки остался один. Ему показалось, что он не засыпает, а наоборот – просыпается. Понимание обрушилось на него так стремительно, Миюки снова затрясло в ознобе. Он окинул взглядом развороченную комнату, белеющие на полу конспекты и разбитые мебель и посуду – следы бешенства Нарумии Мэя. Ни один его проигрыш не мог закончиться таким… отчаянием.
Миюки перевернулся на спину, вытянул руки вдоль тела и посмотрел в потолок. В голове прояснилось, и ему стало стыдно за тот страх, с которым он сумел справиться только сейчас.
«Как обычно», – передали Тадао слова Мэя.
Миюки зажмурился от стыда. Как мог он подумать, что Мэй, для которого «обычно» – это утренняя пробежка, тренировка и бесконечная игра в бейсбол, – сможет приказать что-то настолько страшное.
Мэй ничего не знал о том, что произошло с Миюки. Он громил свою комнату не потому, что проиграл Сейдо, может, он и не проиграл вовсе, может, это была идеальная игра. Мэй был в бешенстве, потому что потерял что-то несоизмеримо большее, чем просто мяч.
Кого-то.
И Миюки наконец-то понял – кого.

***

Он никак не мог проснуться. С трудом открывал глаза и осознавал себя утопающим в мягкой постели. Шторы в комнате Мэя были все еще задернуты, и свет не резал глаза, но и не давал разглядеть того, кто уверенно вкалывал ему очередное лекарство. Миюки каждый раз сопротивлялся, ему не нравилось, что он засыпает, он хотел проснуться и встать, но врач действовал со знакомой жестокостью, а сон засасывал в слишком пышную кровать, и Миюки проваливался в нее, как в болото.
Горячечный бред преследовал его бесконечно. Появлялись голоса вокруг, как будто кто-то вдруг громко включал телевизор. А потом так же внезапно сменялись тишиной, которую изредка нарушал шорох перелистываемых страниц. Кто-то ходил вокруг него, говорил издалека шепотом, кто-то садился рядом на кровать. Миюки силился открыть глаза, ему даже казалось, что он уже смотрит, видит Мэя и Юми, и почему-то Такашиму Рэй, хотя ей-то здесь совсем не к чему быть, она в Сэйдо, до которого он никогда больше не дотянется, и поэтому это все еще сон-сон-сон и надо побыстрее стряхнуть его с себя.
Миюки ясно проснулся один-единственный раз от резкой боли в груди, вздохнул со стоном, мотнул головой и увидел сидящего в кресле у кровати человека. Миюки моргнул, пытаясь вернуть сонному зрению резкость. Человек не шевелился, смотрел на него слишком пристально и недобро.
«Уйдите», – хотел сказать Миюки. А еще крикнуть: «Пошел прочь!» Вскочить.
Вместо этого он всхлипнул и закашлялся, скрючиваясь от нестерпимой боли.
Человек резко поднялся, отодвинув кресло, и вышел из комнаты.
И тут же кто-то выпростал из-под одеяла руку Миюки и быстро уколол в вену. Кашель утих, боль ушла, а на их место явился сон и утянул Миюки за собой, как тот ни сопротивлялся.
– Спи, Казуя, – ласково сказала ему темнота. – Еще рано просыпаться.
Во сне Миюки вспомнил, где раньше видел этого недоброго человека.
С Мэем вместе хорошо читались учебники и разбирались конспекты. Они составляли словесные портреты членов Парламента, когда готовились к еженедельным дебатам, искали информацию в сети, и в какой-то момент Мэй сказал:
– Это мой отец.
Даже в полубредовом сне Миюки хотел точно так же, как и тогда, взять его за руку и не отпускать. Наверное, это тяжело: очень стараться – и все равно не оправдывать надежд.

***

Он открыл глаза днем. Пробивающееся из-за неплотно задернутых штор солнце полосами раскрасило потолок, свет скользил по стенам, играя с тенями листьев растущей под окном вишни.
В комнате был идеальный порядок, все книги заняли места строго на полках, журнальный столик с фруктами в центре блестел безупречно, зеркало убрали. Ни следа от былого разгрома. Как будто все, что случилось, Миюки приснилось.
Он осторожно сел в кровати.
Грудь сжимала тугая повязка, побаливал локоть. Миюки вытянул перед собой руку – весь сгиб усеивали мелкие синяки.
«Неужели мне так сильно досталось?» – подумал он с удивлением. И сколько надо было проваляться в постели, чтобы получить столько уколов?
Миюки откинул одеяло и спустил ноги с кровати. Грудь напомнила о себе неприятным нытьем, но не болью. Больше беспокоила общая слабость. Миюки с трудом поднялся на ноги и дошел до туалета. Потом умылся и вернулся в комнату.
Очки нашлись рядом, на тумбочке. У окна на стуле лежали аккуратно запакованные в пакет вещи – майка и спортивные брюки, судя по размеру – приготовленные как раз для Миюки. Он оделся, постоял немного у окна и решил, что раз нашлась одежда, то ему можно выйти из комнаты.
Он уже взялся за ручку двери, когда под пальцы попался тонкий ремешок.
Миюки вскинул руку к шее и понял, что на ней ничего нет. Наверное, Мэй срезал ошейник, наверное, он мешал лечению. «Наверное, не стоит об этом много думать».
На двери висел другой ошейник – с пряжкой, узкий, из тонкой кожи, такой, как был раньше.
Миюки прислонился лбом к двери и, глядя вниз, стянул ремешок с ручки и накрутил на пальцы. От одного его вида тошнота подкатывала к горлу. Ничего-то с ним не делалось. Ни снять, ни уничтожить, ни убежать.
Даже просто выйти без него нельзя.
Миюки перекинул ремешок через шею и застегнул спереди. И только потом толкнул дверь.
Юми подскочил на ноги, и Миюки чуть было о него не споткнулся.
– Казуя! – громким шепотом воскликнул Юми, и Миюки невольно улыбнулся – столько искренней радости было в его голосе.
– Как ты себя чувствуешь? – спросил Юми. – Ты хочешь есть? Это я приготовил тебе одежду! Как только доктор сказала, что ты можешь вот-вот проснуться, я сразу же ее принес. И немного риса. Вот, посмотри!
Он наклонился и поднял с пола пластмассовую коробочку с бенто.
– Мне господин Харада дал контейнер, – немного смущаясь, объяснил Юми. – И попросил молодого хоязина не прогонять меня, и мне разрешили здесь тебя подождать.
– Спасибо, Юми, – с непривычки хрипло сказал Миюки.
Юми просиял и с еще большей радостью затараторил:
– Но вообще молодой хозяин просил не уходить, а дождаться его. Но ты все равно можешь выйти из комнаты. Сейчас тренировка, и тебя ждут на поле. И никто не посмеет тебя остановить, потому что молодой хозяин чуть весь дом не разнес, когда узнал, что тебя полисмены избили, а потом еще Тадао в душегубке ночь продержал. Он даже с хозяином поспорил из-за тебя! И нашего доктора к тебе не подпустил. Такая красивая дама тебя лечила! Тадао говорил, что никто из свободных не согласится, но молодой хозяин сам за ней съездил.
– Дама? – переспросил Миюки и вспомнил свои сны. – Такашима?
Юми закивал, не переставая радостно улыбаться.
Миюки оглянулся на комнату и подумал – а не спит ли он все еще? Хотя нет. Ошейник на дверной ручке вряд ли бы ему приснился.
– Ты куда? – запрыгал за ним следом Юми. – На поле, да? Да?
– Да, – кивнул Миюки.
Юми увязался за ним, спустился по лестнице, придержал дверь на улицу. У самого поля только оробел и отстал.
Миюки не стал его ждать, пошел вперед, помедлил перед оградой, наблюдая за тренировкой, потом толкнул калитку. Масатоши сидел в дагауте и искоса наблюдал, как Миюки переступает сваленное у скамеек снаряжение – мячи, биты и ловушки.
– Мэй сказал, что ту веревку, которую ты носишь на шее, тебе надо снять и повесить на гвоздик, – Масатоши показал пальцем за спину. – У нас новые правила на поле. Рабам вход запрещен. Можно только тем, кто считает себя свободным.
– И много таких? – спросил Миюки. – Людей с ошейниками, которые считают себя свободными?
– Пока никто не появлялся, – ответил Масатоши.
Миюки глубоко, через боль, вздохнул и расстегнул на себе ошейник. Подошел ближе, зацепил пряжкой за гвоздь и чуть не ободрал о криво вбитую шляпку палец.
– Ровнее не могли прибить? – спросил он, за недовольством пряча неловкость.
– Подозреваю, что это был первый гвоздь, который Мэй приколотил сам, – очень спокойно сказал Масатоши.
Миюки застыл, потом бросил взгляд в буллпен. Там тренировался питчер, но не Мэй. Чувствуя, как внутри все холодеет, Миюки спросил:
– И ты позволил?
– Я стоял рядом и трясся, как девственница в первую брачную ночь.
Миюки осел на скамейку, согнулся, зажав ладони между коленями, выдавил умоляюще:
– Маса-сан.
– Да все с ним в порядке. Гвоздь вбил, по пальцам не попал, всех построил, привел новенького питчера, Акамацу, сказал, что планирует учиться и сдавать экзамены экстерном. Тебя ждали, чтобы всем вместе решить, как дальше играть. Что вы с ним затеяли?
– Мы затеяли? – переспросил Миюки.
То ли от обилия свежего воздуха, то ли от общей слабости, то ли от того, что информации оказалось слишком много у Миюки закружилась голова. Он медленно откинулся назад, на стенку дагаута, прислонился затылком и прикрыл глаза. Под веками заплясали темные пятна.
Масатоши поднялся – деревянный пол дрогнул под ногами, – вышел из дагаута, зашагал по полю, голос его донесся издалека.
Приход Мэя Миюки не услышал, только почувствовал, как стало тепло сбоку, а потом Мэй вплел пальцы в его расслабленную ладонь, ласково погладил большим пальцем, едва ощутимо сжал.
Миюки не хотел открывать глаза.
Солнце нагрело деревянную крышу, поле под безоблачным небом пахло травой и песком, тренировка – очень слабо – кожей и металлом. Можно было на мгновение поверить, что Миюки все еще в школе или в университете, и все что случилось – всего лишь сон.
– Как новенький? – спросил он у Мэя.
– Я лучше, – недовольно отозвался тот.
Недовольно, заносчиво, высокомерно.
Знакомо до слез.
Чувства, казалось, притупившиеся, накрыли тяжелой волной.
«Чертова эгоистичная блондинка, как можно тебя не любить?»
– Не хочешь… – начал Миюки, и голос его подвел, сорвался на самых первых словах. Он вдохнул и попытался еще раз: – Не хочешь поговорить со мной, Мэй?

***

Это был странный, незнакомый Мэй.
Если раньше он сверкал, то сейчас пылал. Раньше на него тяжело было долго смотреть, а сейчас – находиться рядом.
И страшно становилось от того, что это он, Миюки, послужил причиной его преображения.
– Ты собираешься бросить бейсбол? – спросил он и посмотрел в сторону буллпена, где сыгрывалось новое беттери Инаширо.
– Еще чего! – возмутился Мэй.
– Боишься, что не справишься?
– Мне будет некогда, – мрачно признался Мэй.
Миюки, страшась, повернул к нему лицо. Мэй смотрел на поле с невыразимой тоской, крепко сжимая губы.
– Мне нужен бейсбол, – сказал Мэй. – И мне нужен ты, в моей команде, в беттери со мной.
Миюки тяжело сглотнул, оглянулся на гвоздик, на тонкую полоску ошейника.
– Хочешь добиться, чтобы меня допустили до игр? Создать прецедент?
– Хочу диплом, юридическую практику и победу на следующих выборах в Парламент.
Еще совсем недавно Миюки с иронией подначил бы его: «Да ладно!» – и хохотал бы, глядя, как Мэй обиженно дуется. Сегодня смеяться не хотелось.
Ему вдруг вспомнился горячечный сон, в котором он видел отца Мэя, и ему подумалось – а может, это все-таки не сон?..
– А как же бейсбол? – спросил он.
– Я лучший питчер Канто, и не собираюсь переставать им быть.
«Что вы с ним затеяли?» – спросил Масатоши.
«Если бы я знал», – подумал Миюки.
– Что ты затеял, Мэй? – спросил он мягко.
– Хочу снять с тебя ошейник, – сказал Мэй, глядя на поле. – Навсегда.
«Это невозможно», – хотел сказать Миюки.
А потом понял.
У Мэя всегда было больше возможностей устроиться в этой жизни. Его отец столько времени подталкивал его к большой политике, терпел увлечение бейсболом, и теперь, когда Мэй все-таки решился, он наверняка окажет ему поддержку. Если Мэй вступит на политическую арену с тем же настроем, с каким выходит на горку, то победа на выборах в Парламент может оказаться вполне реальной.
Сколько времени прошло с того дня, когда Миюки не допустили к игре? Сколько времени он болел? Сколько времени Мэй нарезал круги вокруг поля, сколько молчал, прячась в комнате, сидя у его постели? Как много он успел передумать за это время? На что именно решился? Насколько огромную цель перед собой поставил?..
– Давай нагнем их, Казуя, – с ненавистью сказал Мэй. – Давай перетрясем и перевернем всю эту чертову систему. Давай отменим ошейники сразу все. Чтобы никто не посмел запретить тебе играть со мной беттери. Давай?
– Ты с ума сошел, – растерянно сказал Миюки. – Как ты справишься… с таким?
Мэй повернулся к нему, и Миюки чуть было не отпрянул и не зажмурился: взгляд был такой, что, казалось, можно порезаться.
– Я и не справлюсь, – сказал Мэй. – Один я не справлюсь. Мне нужен ты, Казуя. Будешь со мной?
Миюки молчал, и Мэй легко сжал в своей его руку.
– Мы сыграем беттери, ты и я, – сказал он негромко. – И уделаем их. Это будет наша первая идеальная игра. Закончим университет, выберемся в Парламент, выступим с новыми законами, мы вдвоем справимся. А потом, когда все закончится, мы вернемся в команду. Что скажешь?
Как там говорил Масатоши? Когда нет надежды, остается только вера в аса?..
Миюки осторожно высвободил руку, поднялся и вышел на солнце.
Его всегда удивляло, как легко Мэй ставил перед собой абсолютно недостижимые цели, даже не задумываясь, ни на одно мгновение не допуская мысль о том, что у него что-то может не получиться.
В игре эта уверенность была опорой для всей команды.
Миюки сунул руки в карманы и обвел взглядом поле.
Масатоши вышел из буллпена с маской подмышкой и смотрел прямо на него. Ширакава и Карлос стояли в аутфилде и тоже смотрели: Карлос – вскинув подбородок и широко улыбаясь, а Ширакава – наоборот, наклонив голову и недовольно зыркая из-под длинной челки. Ямаока и Йошидзава сидели на земле, отдыхая, у первой базы, уложив на колени биты. И остальная команда – они все словно замерли в ожидании. Не стучали битами, не кидали мячи, смотрели на него. В этом внимании не было недоброжелательности; Миюки удалили с поля, но из команды его никто не исключил, и они все продолжали его ждать.
И даже тот упрямый и капризный ас, который остался сидеть на скамейке, – он тоже смотрел и ждал.
– Да, – сказал Миюки. – Пожалуйста, давай сыграем.
Вся команда верила в своего аса, и Миюки наконец-то понял, что тоже может – так же, как и они – поверить без оглядки.

Мне очень понравился ваш фик, хотя я не люблю аушки и пост-канон. Но тем не менее я прочитала с большим интересом. Мне очень понравилась та атмосфера, которую вы в нем создали, что не нагнетая с насилием и физическим и сексуальным, вы передали ощущение отчаянной безысходности, когда человек перестает принадлежать самому себе, когда выхода просто нет, когда ты зависишь от прихоти и милости другого и вынужден полагаться на его добрую волю. Все герои выписаны очень психологически достоверно. И Миюки, который осознает постепенно весь этот ужас собственного бесправия и Тадао, с его психологией раба, получившего власть над такими же, как он сам и его вкрадчиво циничной жестокостью, и Маса все такой же надежный, как скала, познавшая дзен. И великолепный образ Мэя, Мэя, который всегда живет по принципу "хочу" и в"ижу цель и не вижу препятствий". Поначалу он немного раздражал своим легкомысленным отношением к положению Миюки, словно не замечал, не понимал. Но потом я подумала, что в общем ему неоткуда было понимать и знать, во-первых, а во-вторых, это же Мэй. Который много просто не замечает из-за своей зацикленности, который по-своему очень эгоистичен. Но все же, в конце, когда он все понял, его упорство и зацикленности станут тем оружием, которое в возможно и поможет разрушить существующий порядок. При этом мне кажется, что все равно это в итоге останется чем-то достаточно умозрительным для него.
Но мне кажется, что этот фик не столько про любовь, сколько про то, как несвобода калечит человека, как сложно сохранить достоинство там, где оно для тебя не предполагается. И то, что здесь почти нет насилия, только усиливает эффект ужаса происходящего, этой именно психологической ломки человека. Именно этой повседневной безысходностью из которой нет выхода по большому счету. Миюки очень повезло, что это был Мэй.
Спасибо вам за такую сильную историю

Carolla, спасибо большое за отзыв! Я очень-очень рада, что вам понравилось. И рада, что все то, о чем я думала, пока писала - вы все это в тексте увидели. Спасибо.

Paume, я очень люблю фики, в которых есть история, а не просто хождение друг за другом и в которых есть герои, и ваша именно такая. Так что это вам спасибо еще раз

Carolla,

Paume,
надеюсь, что будут еще фики

Carolla, я тоже надеюсь. но не обещаю.

Paume, в таком небольшом фандоме остается только терпеливо ждать и верить

Какой ужасный, тяжелый текст, воистину, бедные, бедные все.
И при этом не могла оторваться, читала до мокрых глаз и колотящегося сердца

Из минусов:
читать дальше
В какой-то момент подумала, что все это невнимание - хитрый план Мэя, ну не может же быть он настолько слепым и не видеть, что Миюки уже приходит уставшим, и уходит он хз когда и куда. Плюс, возможно, я идеализирую отношения, но обычно хочется быть поближе к любимому человеку, даже не в плане секса, а поболтать о том о сем. И момент, когда Миюки попросил переночевать у него, а Мей послал его к себе - было ВТФ. Мэй вроде не слепой, не надо быть душевно чутким, надо посмотреть на физиологическое состояние.
Короче говоря, этот момент - одно большое "не верю", но это уже после того, как дочитала.

Carolla, в таком маленьком фандоме надо творить и творить. так что не надо просто сидеть и ждать.

Puhospinka, спасибо, что прочитали, спасибо за отзыв, я ему очень рада.

в таком маленьком фандоме надо творить и творить. так что не надо просто сидеть и ждать.

Paume, да я знаю закон маленького фандома. Хочешь прочитать фик - напиши сам И по мере сил этому правилу следую, но иногда так хочется читать чужое

Carolla, хорошо, договорились, я вам, а вы - мне. идет? ))

Paume, это тоже закон маленького фандома
Обычно в каждом фандоме, есть история, которую мне хочется написать, но что-то Дайя пока такой не подкидывает
Но можно попробовать не историю

ты его выложила! герой
спасибо, что нашла в себе силы дописать

Riisa, ага.)) спасибо.